Работа посвящена экономическим вопросам романа «Мертвые души». Используется понятие прагматической триады, компонентами которой являются автор — текст — читатель. Читатель, исследователь может воспринимать текст самостоятельно, изучать действия героев книги так же, как и происходящее в действительности. Деятельность Чичикова по покупкам мертвых душ рассматривается как инвестиционный проект — его можно проанализировать стандартным образом. Гоголь не ставил задачи описать конкретный город и определенное время, но в самом тексте книги содержится достаточно информации, позволяющей сделать вывод о том, что действие происходит в Пскове в начале 1830-х годов в течение трех недель. Цель Чичикова — сформировать залоговую массу для получения кредита в Сохранной казне. В промежутках между переписями умершие крестьяне по документам считались живыми, а банки работали с документами. Чичиков собирался по дешевке купить мертвых душ, заложить их в банке и получить кредит в размере 200 руб. за душу.
Всего Чичиков стал собственником почти 400 душ (по нашей оценке — 395). Манилов души подарил, Коробочке было заплачено 16 руб., Собакевичу — 187 руб. 50 коп. (по нашей оценке), Плюшкину — 24 руб. 96 коп. Общие затраты на покупку составили около 228 руб. Средняя цена за одну душу — 58 коп. Издержки, связанные с регистрацией, составили около 412 руб., а с учетом взятки, которую пришлось дать чиновнику, — 437 руб. Это было больше, чем ушло на сами покупки. Всего было затрачено около 665 руб. С учетом взимаемой Сохранной казной комиссии в 1,5% от суммы кредита Чичиков мог получить 77 815 руб. — прекрасный результат. Но Чичиков совершил серьезные ошибки. Его маркетинг был слишком агрессивен — не нужно было связываться с Коробочкой и Ноздревым и не стоило после регистрации сделок задерживаться в городе. В результате правда о покупке мертвых душ стала известной всем и Чичикову пришлось спешно уехать. Судя по сохранившимся главам второго тома, проект получения кредита так и не был завершен.

В статье выдвигается гипотеза о наличии смысловой связи между «Гробовщиком» Александра Пушкина и «Мертвыми душами» Николая Гоголя. Темой обоих произведений выступает не столько вопрос о жизни и смерти человека, сколько то, каким образом этот вопрос соотносится с законами капиталистической экономики. Как известно, Карл Маркс будет определять капитал как мертвый труд, который, подобно вампиру, питается живым трудом. В этом смысле можно говорить об экономике как об интерфейсе между жизнью и смертью. Автор статьи показывает, что на дотеоретическом уровне подобное заключение еще до Маркса сделали Пушкин и Гоголь.
Гробовщик Адриан Прохоров и авантюрист Павел Чичиков (главные герои повести Пушкина и поэмы Гоголя) принадлежат к тому типу предпринимателей, чей бизнес базируется на вовлечении мертвецов в процесс товарно-денежного обращения. В рамках этого процесса как живые, так и мертвые представляют интерес лишь как источники
стоимости, «спасение» которой и есть единственная цель капитала. В этом контексте становится ясна функция двух призрачных персонажей — сержанта Курилкина в «Гробовщике» и капитана Копейкина в «Мертвых душах»: оба они ставят вопрос о жизни по ту сторону стоимости.

Алексей Писемский уже на первых шагах своей литературной карьеры приобрел известность писателя «несколько цинического», а, например, его литературный и житейский приятель Александр Дружинин в частной переписке именовал Писемского «цаловальником». Действительно, в литературе он был далек от того, что почиталось хорошим тоном, и склонен был не только указывать, но и довольно прямо проговаривать то, что было принято оставлять на волю читательской фантазии. Эта циничность виделась публике и в особенном, прямом внимании к роли денег в художественном повествовании.
В прозаическом наследии Писемского, в особенности первых двух десятилетий его творчества, роль денежного и имущественного очень велика. Почти все герои произведений этого времени получают, нередко в качестве вводной характеристики, обрисовку именно имущественную, доходящую иногда почти до конкретики описи. В центре внимания данной статьи — наиболее известный роман Писемского, вышедший в 1858 году и озаглавленный прямо через имущественное положение: «Тысяча душ». Этот яркий роман, ставший главным литературным событием года, представляет сложную конструкцию о роли денег/имения в карьере человека без положения и размышление о стратегиях, доступных для parvenue в 1840-е годы — зените николаевской эпохи.

В статье высказывается предположение о присутствии в романе «Преступление и наказание» Федора Достоевского «призрака постмодернизма». Под последним автор имеет в виду специфический характер отношений между экономикой и культурой, где последняя предстает некоей «фабрикой грез», или, выражаясь языком Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера, «культуриндустрией». Искусственность и «навязчивость» культуры в романе Достоевского показаны через образ сюрреалистически совпадающих внешнего пространства города и внутреннего мира главного героя. Раскольников блуждает по переплетающимся лабиринтам собственной теории, болезненного бреда и душного Петербурга. Вместе с тем постмодернистская безвыходность лабиринта навязанной (Достоевский использует слово «пошлая») культуры для заплутавшего в ней индивидуального сознания оказывается призрачной — герой находит из нее выход. Эта возможность выхода роднит роман уже не столько с постмодернистской литературой и кино, сколько с теми жанрами и течениями мысли, с которыми обычно связывают конец постмодерна: киберпанком Ника Ланда, метамодернизмом Робина ван ден Аккера, перформатизмом Рауля Эшельмана и т. д.
«Призрачность» постмодернизма может быть объяснена особыми условиями распространения капитализма в России, который казался не столько «естественным» и неизбежным результатом исторического движения, сколько внешним вторжением вестернизации. В этом отношении консерватизм Достоевского парадоксально сближается с этноцентризмом современных постколониальных исследователей вроде Гаятри Спивак, Дипеша Чакрабарти и др. В статье эта параллель рассмотрена прежде всего в контексте вопросов перевода, являющихся ключевыми как для Достоевского, так и для современных авторов. Образ капиталистической современности в романе «Преступление и наказание» автор раскрывает через постмодернистскую метафору шизофрении, к которой обращаются как Жиль Делёз и Феликс Гваттари, так и Фредрик Джеймисон, дополняя ее мотивами чуждости и перевода.

В статье обсуждается эпизод из поэмы Николая Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», в котором герой произведения Ермил Гирин возвращает народу деньги, взятые им взаймы на покупку мельницы. Изображая отношения между народным заступником Гириным и народом, Некрасов вступает в полемику с распространенными в его время представлениями о том, что психология русского крестьянина препятствует экономическому развитию государства, поскольку в ее основе лежит презрение к соблюдению трудового договора и непонимание значения денег как предмета накопления и обогащения. По Некрасову, проблема состоит в фундаментальной порочности самой капиталистической экономики, которой писатель противопоставляет идеализированную народную экономику, основанную на принципиальном отрицании идеи универсального эквивалента, воплощенного в деньгах. Именно принципы народной экономики символизирует оставшийся у Гирина в результате оригинальных транзакций с крестьянами лишний рубль. В идеализированной народной экономике, как она изображена в некрасовской поэме, цена вещи определяется не количеством денег, которые за нее можно получить, но трудом, страданием, самоотверженностью и любовью, которые вложены в ее создание. Лишний рубль, так и оставшийся в поэме неразрешенной загадкой (непонятно, кто остался кому должен, в чем была ошибка в расчетах), вводит идею невозможности и ненужности правильного баланса или окончательного сведения счетов, поскольку символизирует экономику, в которой не деньги, не универсальная метрика, а человеческая душа выступает мерой и судьей всех ценностей, экономику, в которой чем больше отдаешь, тем больше получаешь и тем больше остаешься в долгу.

Статья посвящена анализу экономической составляющей жизни Владимира Маяковского. Впервые как важный источник творческой и экономической деятельности поэта вводятся в научный оборот его издательские договоры. Дается общая характеристика сохранившихся договоров и публикуются некоторые самые показательные и характерные из них. Отдельно рассмотрены договоры поэта 1925 года. Проведен сравнительный анализ издательских договоров Маяковского и Сергея Есенина.
Особое внимание уделено маркетинговым стратегиям Маяковского, его усилиям, направленным на формирование личного бренда и медийной привлекательности с использованием рекламы в периодической печати и выступлений перед публикой, которые помогали достигать финансовых успехов в творческой работе. Подготовка и издание авторских сборников были лишь одним из видов заработка Маяковского. Для понимания общей картины в статье показаны и другие источники его доходов, связанных с созданием плакатов и рекламных текстов, написанием киносценариев и пьес, газетно-журнальными публикациями, проведением творческих вечеров в СССР и за рубежом и др.

Статья представляет собой попытку анализа социально-экономических идей становления и развития экономики социализма, обнаруживаемых в повести Андрея Платонова «Ювенильное море», где в художественной форме представлена история создания и развития крупного аграрного предприятия в засушливых степях юго-востока СССР. Показано, что, поместив в центр своего повествования ортодоксальную модель прогрессистской эволюции советских предприятий от единоличных подворий и мелких колхозов к крупным совхозам и комбинатам, Платонов подверг эту модель социально-экономической и экзистенциальной критике с точки зрения реальности многоукладности экономики. Отмечается, как в повести «Ювенильное море» парадоксальным образом переосмысляются вопросы целей и критериев эффективности социалистического хозяйства с точки зрения формирования новой трудовой общности, своеобразного гемайншафта социалистического предприятия, воплощенного в самом его названии — «Родительские Дворики».
Особое значение в исследовании уделяется анализу смены поколений, его типических старших и младших представителей на примерах взаимоотношений главных героев «Родительских Двориков». В заключение подчеркивается, что формально оптимистический финал повести Платонова содержит в себе тревожные настроения надежды и отчаяния, связанные с противоречивыми перспективами совмещения в советском хозяйстве общинности «Родительских Двориков», молодежного технократизма «Ювенильного моря» и сталинистского руководства «старшего брата».

Статья рассматривает, как соотносится литературное представление о пиратах в конце XIX — начале XX века с исторической реальностью пиратства и его экономической подоплекой. Романтизация образа пиратов в культуре привела к их героизации, хотя в реальности большинство пиратов по разным причинам не могли заработать на жизнь другим способом в силу негибкости рынка труда и отсутствия социальной поддержки от государства. Двойственный образ пиратов как бунтарей против системы или же неуправляемых нарушителей общественного порядка отражает, с одной стороны, способность людей к высокой степени демократической организации, а с другой — пределы действия коллективных договоров, основанных на поиске баланса интересов.
Смертная казнь за пиратство — по-видимому, важный источник романтизации пиратского образа — способствовала также снижению транзакционных издержек по захвату добычи и «защите» пиратов от подражателей, которых могла бы соблазнить возможность использовать пиратскую атрибутику для собственного обогащения. Высокая доходность пиратской деятельности в сочетании с большой неопределенностью снижала склонность к долгосрочному финансовому планированию, что позволяет сделать вывод о том, что пиратские клады — по большей части вымысел. Основную выгоду от пиратства получали все те, кто обеспечивал ему возможность длительного существования: государство в периоды войн, легализовывавшее «своих» пиратов, а также многочисленные посредники, обеспечивавшие их необходимой инфраструктурой. Без этого протест отдельных людей против системы не превратился бы в системную проблему.

В XXI веке сформировалось пятое поколение исследований революций, характеризующееся несколькими ключевыми особенностями. Оно отличается макро- и системным подходом к анализу революционных процессов, изучением специфических направлений (например, городских гражданских революций) и современных факторов, включая роль информационных технологий. Исследователи этого поколения уделяют особое внимание революционным волнам и их распространению, четко разграничивают вооруженные и мирные революционные события, концентрируются на изучении ненасильственных форм протеста. Методологически работы опираются на глобальные базы данных и современные количественные методы анализа.