Редакционная заметка

Статья представляет собой анализ основных логических категорий в системе Гегеля с точки зрения современной формальной логики и аналитической философии языка. Гегель рассматривается как радикальный продолжатель критической философии Канта, который развивает его критическую тенденцию. Логика Гегеля предстает как метафизика и семантика, поскольку дает анализ логической формы общих категорий и конституции локальных областей речи. Рассматриваются вопросы о субъективности каждого суждения, о конституции или пред-устройстве сортальных предметных областей и вопрос об инференциальном смысло-определении предикатов в логическом пространстве рассуждения. Речевые акты всегда единичные действия и артикулируются индивидом. Содержание высказывания конституируется за счет внутренних родовидовых различий, выражающихся в виде суждений бесконечного отрицания и определенного отрицания. Для некоторых речевых ситуаций недостаточно только очертить род и выделить его генерические свойства, но требуется также содержательно определить различия индивидов. Смысл предикатов определяется инференциально, то есть через систему вывода в рамках системы высказываний. Форма вывода определяется чисто логически или синтаксически, для конкретного случая высказываний об индивидах требуется содержательное знание, то есть пред-знание и способность суждения. Система науки — это сеть материально-понятийных истин как синтетических суждений a priori. Гегелевское понятие «идея» это обозначение адекватных форм теории и совместного праксиса, включающих формы оценки генерических суждений как правильных или истинных для ориентирования. Поэтому идея в сущности есть то же самое, что и личная форма жизни человека.

За последние 30 лет вопрос о гегелевском видении метафизики стал предметом многочисленных споров. В особенности важна следующая проблема: что имеет в виду Гегель, когда говорит, что метафизика не требует непривычной спекулятивной логики для ее изложения, но «совпадает с логикой». Автор статьи интерпретирует это утверждение с особым вниманием к гегелевскому пониманию трансцендентальной логики Канта, которую Гегель высоко оценивает и вместе с тем остро критикует, и с неменьшим вниманием к Аристотелю, первым заявившему, что сама логика имеет метафизические импликации. Гегель является несомненно посткантианским философом, и его не следует прочитывать как возврат к «старой» метафизике, которая прямо понимала мысли как сущности вещей (как в схоластической традиции или рационализме раннего Нового времени). Проект Гегеля в «Науке логики» можно описать как завершение предприятия, инициированного основополагающим допущением античной метафизики. Это допущение гласит, что быть — это значит быть разумным и познаваемым. Соответственно, задача метафизики состоит не в том, чтобы перечислить существующие вещи, но сказать, чем вообще что-то должно быть на самом деле, что позволяет поднять вопрос о том, «что это есть такое».

В статье сквозь призму критического прочтения философии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля рассматривается центральное для гегелевской системы понятие диалектики. Ставится вопрос о том, насколько корректно понимать диалектику как логику и рассматривается ее отличие от формальной логики. Диалектика — это принцип протекания процессов и метод, направляющий наше познание, который можно сформулировать при наблюдении за этими процессами. Такое прочтение диалектики сходно с проектами абдуктивной или интеррогативной логики. Диалектика — это метод исследования, формулирующий принципы и стратегические подходы для получения нового знания. Рассматриваются три момента диалектики. Абстрактный момент указывает на объектный язык и способ мышления содержания как ригидный и не осознающий свои предпосылки и условия. Негативно-разумный момент приводит мышление в «движение» и отмечен проблематизацией оснований и исследованием предпосылок объектного языка. Такая проблематизация не должна заводить поиск в тупик, но предполагает разрешение возникших противоречий и затруднений и их соединение в холистическую систему знания, которая составляет третий момент диалектики — позитивно-разумный или спекулятивный. Это совершается путем семантического и понятийного прогресса через увеличение различий и понятийно закрепленного содержания. В этом моменте совершается также акт рефлексии и осознается актор такого метода, то есть коллективный познающий субъект в его формах, или Понятие в терминологии Гегеля. Тем самым диалектика это рефлексивный прагматический метод поиска, который в идеале может быть развернут в динамическую или генетическую теорию категорий.

В статье предлагается общий обзор того, каким образом Джон Макдауэлл пытается «приручить» гегелевскую философию, вписав ее в контекст современной англо-американской философии. Одним из способов такого «приручения» философии Гегеля выступает согласование тезиса о тождестве субъекта и объекта мышления с философским квиетизмом Людвига Витгенштейна. Макдауэлл считает, что абсолютный идеализм вполне совместим с реализмом здравого смысла, на который, согласно Витгенштейну, мы должны ориентироваться в наших размышлениях о философских проблемах. Более того, в глазах Макдауэлла философия Гегеля имеет такой же «терапевтический» потенциал, что и «напоминания» об очевидном из «Философских исследований». Иными словами, цель гегелевской философии состоит не в поиске решения философских проблем (например, в области онтологии или эпистемологии), а в избавлении от них при условии обнаружения их концептуального источника. Поэтому тезис о тождестве субъекта и объекта в философии Гегеля говорит не о том, что мир является проекцией субъективных способностей разума, а об отрицании онтологической пропасти между этим разумом и объективной реальностью. Одним из главных источников представления об этой пропасти, как и многих других проблем современной философии, Макдауэлл считает сведение природы к сфере каузальных законов. В свете такого подхода остается без объяснения то, как внешняя реальность не только каузально, но и рационально воздействует на нас. Вдохновляясь философией Гегеля, Макдауэлл показывает, каким образом признание наличия концептуальной структуры у внешней реальности гарантирует нам не только ее познаваемость (это гарантировал бы и субъективный идеализм), но и объективность этого познания.

В своей ретроспективной рецензии на «Феноменологию духа» Георга Вильгельма Фридриха Гегеля Роберт Брэндом пытается реактуализировать классика, связав его спекулятивную диалектику с лингвистической философией и прагматизмом. Немецкий философ, считает рецензент, рассуждает совершенно витгенштейновски, когда предлагает рассматривать социальные практики («привычки, обычаи, институты») как задающие рамки и направление нашему пониманию нормативно значимых содержаний. Однако в отличие от Витгенштейна с его подчеркнуто скептическим отношением к философскому теоретизированию, автор «Феноменологии духа» претендует на создание метафизической системы. Близкий к модальному реализму «идеализм» Гегеля требует признания концептуальной артикулированности не только лингвистических практик и фактов сознания, но и самой реальности (концептуальное, словами Джона Макдауэлла, «не имеет внешней границы»).  «Нормативные статусы» (гегелевское «в-себе-бытие» в переводе на язык Брэндома) закрепляются во взаимном признании индивидов, участвующих в коллективной «игре в обмен доводами». Без признания нет «действительного самосознания», в терминологии Гегеля, то есть возможности быть тем, за кого ты себя принимаешь. Традиционное (домодернистское) общество трактовало нормативные статусы как нечто объективное, существующее независимо от чьих-либо диспозиций («для-себя-бытия»), как бы «вписанное» в не-, доили сверхчеловеческую природу вещей. Гегель Брэндома осуждает этот взгляд как эссенциалистский. Нормы, доказывает он, не обнаруживаются уже готовыми, а создаются, они суть порождения рекогнитивных практик. Но распад традиционной модели ведет к «отчуждению» (Entfremdung), под которым Брэндом понимает релятивизацию нравственного и политического сознания человека модерна. Необходимо, согласно его интерпретации Гегеля, примирить интуицию древних — их понимание зависимости диспозиций от де-факто сложившихся нормативных статусов — с нововременным осознанием обратной зависимости: статусы без диспозиций ничтожны. Усвоение истин традиционной и современной культур, сочетание принципов Sittlichkeit и модерна позволит на следующем витке исторического развития преодолеть отчуждение современного (индивидуального) разума. Форму, которую в этом постсовременном будущем суждено обрести самосознанию, Гегель называет  «Абсолютным знанием».

В фокусе исследования — проблема различения добра и зла, обострившаяся с ХХ века. Исследование теоретической эволюции этой проблемы позволило обнаружить найденный Георгом Вильгельмом Фридрихом Гегелем подход, не задействованный в современных попытках ее разработки. После экспозиции проблемы автор показывает невозможность найти выход из нее, оставаясь в рамках кантовской постановки, которая продолжает доминировать и сегодня. Это мотивирует обращение к подходам, критически преодолевающим кантианство, прежде всего подходам Шеллинга и Гегеля. Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг связывает действительность
зла со свободой человека, высшей потенцией самоволения тварного бытия, в которой его воля потенциально совпадет с божественной. Это порождает конфликт, поскольку центральное место актуальной универсальности может занять только Бог, тварная же самость должна отказаться от себя, превратившись в часть универсальной воли. В этом противостоянии Шеллинг видит для сторон только две возможности: подчинить или подчиниться. Поэтому добром оказывается подчиняющая стратегия самости нетварной, тогда как злом — та же самая стратегия самости тварной, но не обеспеченная силой и потому обреченная проиграть. При таких именно диспозициях зло и становится неотличимым от добра. Этой стратегии, которая у Гегеля оказывается злом, Гегель противопоставляет новую возможность: оставить центральное место пустым, что означает отказ от господства, но не от самости, как со стороны Бога, который благодаря этому становится духом (общины), так и каждого индивида, становящегося свободным не подчиняя, нопризнавая свободу другого. В заключение гегелевская находка проверяется на релевантность современной ситуации. 

В своей книге Оксана Целищева прослеживает эволюцию воззрений Ричарда Рорти «от резкой критики до признания» аналитической философии в ее диалоге-противостоянии с континентальной традицией. Выступив своего рода дисциплинарным провокатором в «Философии и зеркале природы» (1979), Рорти, по версии Целищевой, к 1990-м годам умерил критический пыл и пришел к некоему «философскому экуменизму». Вывод этот, однако, не покрепляется серьезными аргументами. Сочинения Рорти 1990–2000-х годов не позволяют утверждать, что отношение мыслителя к аналитической философии с течением времени как-то заметно менялось. Американский философ-прагматист критиковал аналитиков за узость теоретических интересов, пренебрежение историей философии, изоляционизм. Лингвистический поворот, по мнению Рорти, оказался полезен лишь тем, что «переориентировал профессиональных философов с проблематики опыта на проблематику языковых практик», позволив «высвободиться из тенет эмпиризма». В тенденциях, характерных для аналитической философии конца ХХ — начала XXI века, Рорти усматривал признаки вырождения «онтотеологической» мысли. Философ-моноидеист, на протяжении 35 лет своей жизни придерживавшийся одной, в сущности, неизменной позиции (антирепрезентационизм, историцизм, критика эмпиристских догм), Рорти, в реконструкции Целищевой, напротив, предстает вечно сомневающимся в себе, колеблющимся между «парадигмами» и традициями мыслителем, глубоко озабоченным проблемой самоидентификации. При этом автор ограничивается почти исключительно метафилософскими рассуждениями (о специфике философии как академической дисциплины, о борьбе факультетов, сообществ и школ) и обсуждением взаимоотношений Рорти с коллегами — аналитическими и континетальными философами. Самое же интересное в его творчестве (от своеобразного дефляционизма до «редескрипции» Гегеля, Фрейда и Дьюи) остается за кадром. История философии здесь фактически подменяется социологией и психологией знания. Для адекватного понимания идей Рорти это мало что дает.