Эволюция людей как гиперкооперативных существ всегда оставалось проблемой для дарвиновского взгляда на эволюцию как борьбу индивидуумов за ограниченные ресурсы. Наиболее фундаментальные ископаемые находки подтверждают гипотезу, что появление людей 6 млн лет назад стало редким примером крупного биологического перехода. Впервые отдельные млекопитающие (люди) начали разделять и координировать свои функциональные действия, собираясь в группы, подобные целостным организмам. Усовершенствование этой коллективной способности к командной работе оказалось решающим достижением человеческой популяции благодаря эволюционному процессу и составляет коренные инстинкты человека, которые автор определяет как «старый разум».
Наш вид, Homo sapiens, возникает 300 000 лет назад. С этого момента эволюционные механизмы полового и группового отбора становятся преобладающими и приводят к (1) культурной эволюции, (2) формированию экономического поведения, (3) непрекращающейся войне и (4) психическим заболеваниям. Основные психические болезни рассматриваются автором как «окаменелости эмоций», которые способны раскрыть для нас детали эволюционного развития наших чувств и мотиваций. Так, симптомы биполярного расстройства несут отголоски инстинктов, развившихся путем полового отбора в целях укрепления связей между кланами. Симптомы шизофрении говорят нам об инстинктах, возникших средствами группового отбора для пользы сообществ, превалирующих в соревновании между собой. Последние, часто разрушительные, инстинкты составляют то, что автор называет «новым разумом», ищущим равновесия со старым, который сохраняется как гуманизирующее наследие нашего коллективного существования, сформировавшееся на протяжении миллионов лет и испытываемого нами как собственная душа.

От редакции

В статье рассматриваются новейшие этнографические исследования современных войн, которые проливают свет на связанные между собой внутренние режимы безопасности, военные вторжения за границей и так называемые гибридные или ризоматические методы ведения войны. В работе подвергаются критике две аналитические категории: понятия гибридной войны и «состояние исключения» (Джорджо Агамбен). Гибридность в контексте современных войн используется, как правило, для описания врага или угрозы, а не для самоописания. В статье предлагается понятие «гибридного мира» в двойном значении мира как пространства и мира как противоположности состояния войны. Это понятие указывает на онтологическую неопределенность мира в начале XXI века как состояния необъявленных войн, причем это состояние неопределенности уже перестало быть «состоянием исключения».
Новая нормальность гибридного мира рассматривается с точки зрения тех зон, где использование военной силы возможно и военное насилие оправданно, и тех, где это не осуществляется. В качестве примеров исследования подобных военных интервенций рассматриваются работы, посвященные войнам с помощью беспилотников на Ближнем Востоке, экстерриториальность гарнизонов и партизанский движений в Центральной и Западной Африке и ризоматические операции Армии обороны Израиля. Для понимания этих и многих других случаев автор считает продуктивным понятие «номос земли» Карла Шмитта и его «теорию партизана».

В статье проблематизируются традиционные понятия войны и военной этики с точки зрения жертвы террористической атаки и обстрела боевого дрона, децентрирующей оппозиции «старых» и «новых», «больших» и «малых» войн, комбатанта/нонкомбатанта, солдата/партизана, друга/ врага, победителя/побежденного. Авторы ставят вопрос о политическом статусе и социальной роли этнографических, антропологических и этических исследований в контексте «новых войн», включающих в себя формы партизанской войны и использующих тактики террористической деятельности. Опираясь на современные социально-антропологические, этические и политические исследования (Хью Гастерсон, Мэри Калдор, Джефф Макмахан, Люси Сачман, Эмран Фероз, Грегуар Шамаю, Кирилл Мартынов, Виктор Вахштайн и др.), авторами обсуждаются проблемы соответствия технологий беспилотников и других автоматизированных вооружений ценностям российской военной этики, и перспективы социальной адаптации соответствующих технологий в различных мировых культурах.
В тексте актуализируется критика насилия Вальтера Беньямина и проблематизируется понятие политического Карла Шмитта в контексте анализа современной военной этнографии (cм. обзор Николая Ссорина-Чайкова «Гибридный мир: этнографии войны», публикуемый в этом же номере «Логоса»). Анализ исторических переходов и инверсий фигуры партизана, камикадзе, оператора БПЛА и террориста-смертника деконструирует как понятие «гибридной войны», так и «гибридного мира». В заключение авторы анонсируют проект менее ригористической, не чисто запретительной этической программы («этики дронов»), которая могла бы лечь в основу алгоритмов соответствующих автоматизированных систем, принимающих решения в условиях военных кризисов и чрезвычайных положений. Статья продолжает проблематику номера «Логоса» о войне (2019. Т. 29. № 3).

Статья посвящена сравнительному философско-антропологическому анализу концепций освободительного насилия, предложенных в XX веке таким авторами, как Жорж Сорель, Вальтер Беньямин, Франц Фанон и Жорж Батай. Отмечается, что основанием для такого сравнения служит общая для указанных концепций диалектическая структура двойного отрицания, в рамках которой выделяется два типа насилия. Насилие первого типа осуществляется теми, кто наделен властью, например, насилие полицейское, военное или государственное, насилие сильных над слабыми, взрослых над детьми, мужчин над женщинами, людей над другими животными и т. д. Это насилие не всегда распознается в качестве насилия, но может восприниматься как норма или меры общественного регулирования. Как реакция на него возникает насилие второго типа, то есть насилие угнетенных, бесправных или исключенных, которое философы описывают как необходимое, справедливое, совершенное, чистое и т. д. Речь идет не только о политическом противостоянии, но и о более широких категориях, таких как природа и разум.
Антропологическими моделями насилия второго типа выступают, главным образом, освободительные войны и народные восстания, и, в частности, всеобщая стачка у Сореля, божественное насилие (возмездие) у Беньямина, борьба за освобождение колоний у Фанона и сакральное насилие у Батая. Последнее, однако, выделяется из общего ряда: уникальность негативной антропологической концепции Батая состоит в том, что в ней на первый план выходит насилие нечеловеческого, соответствующее тому, что Батай называет общей экономикой и противопоставляет ограниченной экономике, неизбежно ведущей к войне. Всеобщая экономика как насилие нечеловеческого обсуждается в контексте проблематики антропоцена.

Статья представляет собой развернутую рецензию на работу Дэвида Грэбера и Дэвида Венгроу «Заря всего. Новая история человечества». В ней выделяется проблематичный контекст, в котором сегодня оказывается любая попытка писать всемирную историю человечества. Антропоцен означает по сути то, что любая такая история должны писаться с точки зрения не человечества, а Другого, который все больше представляется в виде больших данных. Грэбер и Венгроу, с одной стороны, оспаривают эту тенденцию писать историю с точки зрения микробов или «зерна», но, с другой, поддерживают ее, обнаруживая такого Другого человечества в его доцивилизованном, «туземном» состоянии.
Накопленные археологией и антропологией большие данные позволяют с легкостью оспорить нарратив «сельскохозяйственной революции», предполагающий резкий переход от жизни охотников и собирателей к оседлости первых аграриев, к иерархическим обществам и централизации. Однако Грэбер и Венгроу упускают тем самым тот факт, что нарратив всегда работает в качестве достаточно бедного обобщения, поэтому их аргументы в некоторых случаях представляются непониманием риторики, распространенной, в частности, в просветительской литературе или в работах «пандитского» типа. Нарративу сельскохозяйственной революции авторами противопоставляется не какой-то другой нарратив, а лишь изобилие эмпирических данных, множество отклонений, которые оспаривают господствующую линию развития. Кроме того, желая демонтировать основные моменты руссоистского мифа — изобилие доцивилизованного образа жизни и «падение» в цивилизацию — авторы на деле, хотя и другими средствами, восстанавливают их. Действительно, индейцы, по утверждению Грэбера и Венгроу, часто жили в гораздо более свободном обществе, чем мы живем сегодня, и не зависели от ограниченных источников существования.
В конечном счете виновником цивилизационного падения представляется власть в ее разных обличьях, генезис которой методами авторов проясняться не может.

Многие аспекты культуры, которые мы привыкли интерпретировать в эссенциалистских или даже по умолчанию эволюционистских терминах должны рассматриваться скорее как сознательный отказ или результат схизмогенетического процесса взаимного определения в противоположность ценностям соседних обществ. Так, например, то, что до сих пор называлось «героическими обществами», по всей видимости, было сформировано в результате сознательного отвержения ценностей урбанистических цивилизаций бронзового века. Исследования происхождения и ранней истории малагасийцев заставляет предположить сознательное отвержение мира исламской ойкумены Индийского океана, устанавливавшее социальный порядок, который может быть лучше всего описан как осознанно антигероический.
Автор выдвигает гипотезу о том, что культура, которую мы сегодня считаем малагасийской, имеет своим источником мятежную идеологию беглых рабов, а также, что момент «синтеза», который сделал ее единой, лучше всего осмыслять как вполне осознанный жест неприятия со стороны коллектива, направленный против более обширной мирсистемы. В статье в схематическом виде описываются многоуровневые серии действий по отказу, реинкорпорированию и повторному отказу. Героические общества возникли как отрицание обществ коммерческих и бюрократических. Некоторые составляющие логики героического общества были позаимствованы и реинкорпорированы в урбанистические цивилизации, что привело к новому циклу схизмогенеза, посредством которого они были отвергнуты, а социальный порядок формировался именно вокруг отвержения этих героических элементов. На этой основе становится возможным переосмысление истории мира как серии актов креативного отказа и возможные последствия подобного подхода.