Ключевые слова: новые религиозные движения; нью-эйдж; вера и игра; семантические сдвиги

Специалисты, занимающиеся современной культурой, спорят о том, насколько существенным можно считать разрыв между «историческими» и «фикциональными» религиями, «серьезными» и «игровыми» эмоциями, испытываемыми их последователями, и самим восприятием реальности, стоящим за соответствующими онтологиями. Важно, однако, что любое новое религиозное сообщество вынуждено либо пользоваться уже существующими моделями социальных и ритуальных отношений (пускай и трансформируя при этом последние), либо создавать их заново или заимствовать из каких-то других — иногда очень отдаленных — контекстов. В этом смысле история постсоветских религиозных культур позволяет понять, какими именно были общественные и моральные ожидания и тревоги граждан бывшего Советского Союза в эпоху слома советской «символической вселенной».
В статье предпринимается анализ нескольких ключевых концептов, значимых для социального и морального воображения одного из современных российских религиозных движений — Церкви Последнего Завета — и заимствованных из поздней советской культуры. Подобные заимствования, подразумевающие более или менее заметные семантические сдвиги и вместе с тем сохранение отчасти стертых «шлейфов» значений, нередко позволяют достаточно отчетливо реконструировать культурные факторы и потребности, руководящие «изобретателями» новых религий. Исследование показывает, что социальная утопия Церкви Последнего Завета основана на концептах и образах советского детства брежневской поры, где литературная и кинематографическая сказка и педагогическая этика легко сопрягались с образом ядерного апокалипсиса и выживания в сожженном и отравленном радиацией мире.