Ключевые слова: Александр Пушкин; «Пир во время чумы»; трагическое

Предлагаемый полемический текст представляет собой попытку показать на примере одной недавней работы (статьи Зинаиды Сокулер в «Логосе») некоторую ограниченность набирающей обороты тенденции смотреть на «феномен человека» в основном сквозь моральные очки. Такой взгляд, как правило, сопровождается непониманием или неприятием опыта трагического, попыткой разместить жизнь человека и общества на одной плоскости. Эта позиция особенно губительна для понимания многих произведений художественной литературы, в которых видят главным образом поучение, наставление, мораль, поиск «художественных средств», демонстрирующих фальшь той или иной «установки». Подобная интенция неизбежно ведет к полному непониманию того, что говорит поэт в своем произведении. Наиболее показательным примером может служить отношение Пушкина-поэта и Пушкина-человека к чуме, как оно отразилось в его эпистолярном наследии, лирике и драматургии. Автор сосредоточивает свое внимание на интерпретации пушкинского «Пира во время чумы» и критике его истолкования Зинаидой Сокулер. Если Сокулер слышит в пушкинском тексте призыв «воспеть чуму» («Гимн чуме» Вальсингама) и его опровержение «художественными средствами» (появление священника и действие его слов на Вальсингама), то для автора «Гимн в честь чумы» остается относительно независимым, собственно пушкинским произведением внутри перевода сцены из трагедии Вильсона, выражающим мировоззренческие искания Пушкина в 1830 году. Этот гимн имеет совершенно иной смысл, чем видит в нем г-жа Сокулер, и этот смысл никак не затронут последующим действием трагедии. Пушкин не преподает нам полезного урока личной или общественной нравственности. Он дает больше — трагическую песнь, своей глубиной и пафосом не уступающую великим хорам «Агамемнона» и «Антигоны».