От редакции

В первом разделе статьи рассматривается объяснительная сила миметической теории, апробированной как самим Рене Жираром, так и многочисленными исследователями в различных дисциплинах. Свой подход Жирар рассматривал как гипотезу, которую еще предстоит доказать. Его научный этос подчеркивается двумя примерами того, как он корректировал свои позиции в процессе развертывания теории. Сегодня миметическая теория все чаще привлекает внимание людей вне академии и, как показано в конце первого раздела, стала полезным инструментом для понимания нынешнего положения дел в мире. Во втором и третьем разделах анализируются перспективы дальнейших исследований в рамках миметической теории.
Недавно жираровская теория козла отпущения обсуждалась археологами, работавшими в неолитическом поселении Чатал-Хююк в Центральной Анатолии. Это обсуждение, наряду с новейшими исследованиями в области приматологии, может помочь в разработке более детального понимания того, как учредительное насилие сформировало человеческую культуру. Новейшим публикациям в этом направлении посвящен второй раздел статьи. В третьем исследуются возможности того, как миметическая теория может выйти за рамки своей обычной сосредоточенности на иудаизме и христианстве. В этом отношении ей рекомендуется сблизиться с концепцией «осевого времени» и в целом с исследованиями религий мира. Немаловажно отметить, что миметическую теорию использовали в недавних работах ученые-иудаисты и мусульмане. Особое внимание уделяется исламской теологии ненасилия Аднана Мокрани, разработанной им в диалоге с подходом Жирара. Исходя из угрожающих нашему миру сегодня опасностей, акцент на ненасилии в различных религиозных и культурных традициях видится особенно важным.

В статье рассматривается влияние Рене Жирара на исследования религии, в частности на различные теологические дисциплины. Несмотря на то что некоторые комментаторы описывали Жирара как теолога, более корректно представлять его работу как «теологически осмысленную антропологию». Следствия этого рассматриваются на примере первых двух книг Жирара и его позднейшей работы «Я вижу Сатану, падающего, как молния». Первостепенное значение для оценки жираровского влияния на теологию имеют два фактора: во-первых, произошедшее в начале его пути обращение, равно интеллектуальное и духовное, а во-вторых, его сотрудничество со швейцарским иезуитом, теологом Раймундом Швагером. Важность жираровского вклада становится очевидной, если обратиться к связи между богословской антропологией (или «антропофанией») и учением о спасении (сотериологией). В заключении статьи рассматривается рецепция Жирара — как сочувственная, так и критическая — со стороны теологов и приводятся примеры того, как миметическая теория находит практическое применение в современной христианской жизни.

Выявляя основные черты феминистской теории последних сорока лет, по-прежнему значимые для нее сегодня, автор утверждает, что миметическая теория Рене Жирара предлагает убедительную критику «политики идентичности» — понятия, которое некоторые феминистские теоретики привлекали для анализа неравенства. Она также позволяет лучше понять феномены эскалирующего соперничества между группами со схожими интересами, которые анализируются на примере недавних столкновений между феминистскими учеными и защитниками прав. В свою очередь, феминистская теория может внести определенный вклад в миметическую. Миметическая теория пренебрегала тем фактом, что центральную роль в человеческой жизни играет чувственный опыт, который может как фиксировать травму и страдания, так и служить средством исцеления и преображения. Миметическая теория может продвинуться вперед, если исследователи-жирардианцы признают важность чувственного опыта, как она подчеркивалась в феминистской теории, и станут усматривать в нем импульс для перехода от насильственного мимезиса к глубинной медиации.

Статья посвящена значению миметической гипотезы Рене Жирара для психологии и психиатрии, а также разработке идей и теоретических ресурсов, позволяющих переосмыслить эти науки в обновленном, «миметическом» формате. Отправной точкой для автора служит понятие «интердивидуальной психологии», предложенное им в сотрудничестве с Жираром в ходе совместной работы над книгой «Вещи, сокрытые от создания мира» (1978). Это понятие и связанная с ним теория предполагают отказ от концепции самоценной и неизменной индивидуальности в пользу анализа отношений между людьми и становления «Я» в перспективе этих отношений. Развивая эту идею по аналогии с понятием всемирного тяготения в физике, автор выдвигает гипотезу «всемирного мимезиса» как центральной силы, отвечающей за отношения между людьми, общественную динамику и становление личности. Человеческое «Я» (самость) рассматривается как подвижная и нестабильная структура, формирующаяся вокруг желания, которое заимствуется у Другого; соответственно, цель миметических психологии и психиатрии формулируется как анализ стратегий, которые желание и обусловленная им самость реализует по отношению к самому себе и Другому. Миметическая психотерапия выстраивается вокруг желания и его появления в результате копирования, вокруг признания и непризнания Другого в качестве подлинного источника желания, а также забывания и припоминания его генезиса. В последнем разделе статьи подчеркивается важность открытия зеркальных нейронов, связанная с подражательной функцией мозга, и предлагается новая миметическая нозология, то есть классификация болезней сообразно отношению человека с желанием и Другим.

Рассказ Джозефа Конрада «Аванпост прогресса» (1896) был написан за три года до «Сердца тьмы», но уже включал все темы, затронутые в этом позднейшем вердикте колониальному империализму. В отличие от многослойных повествовательных стратегий «Сердца тьмы», в этом рассказе используется традиционное повествование от третьего лица, подробно изображающее двух колониальных деятелей, которые оказываются замешанными в работорговле ради приобретения слоновой кости. Это приводит к тому, что их братские взаимоотношения вырождаются в братоубийственную вражду — насилие миметических двойников, которое приводит к убийству одного и самоубийству другого. Повествование завершается легко узнаваемыми апокалиптическими образами, которые открытый антихристианин Конрад черпает из образного инвентаря западной литературы и которые, по словам Рене Жирара, являются наследием библейской критики жертвоприношений. Обширный исторический материал на тему колониализма раскрывает действующие в этой системе механизмы жертвоприношения. Таким образом, «Аванпост» можно рассматривать как главу в «миметической истории», которую Жирар исследует в своей работе «Завершить Клаузевица», уделяя особое внимание «устремлению к крайности» во взаимном насилии. Для Конрада убийство и безумие, разрушающее мир, — темы-близнецы, которые хорошо ложатся на исследование западных институтов миметической теорией.

Ответ на совокупность актуальных геополитических угроз можно найти при помощи миметической теории Рене Жирара. Он объясняет порядок и стабильность человеческих обществ в свете катарсического насилия, которое удерживается в социально-религиозной форме и позволяет мирно контролировать желания и сдерживать насильственный беспорядок. Вызов этому механизму представлен в иудеохристианском откровении, которое предлагает ненасильственный альтернативный взгляд, но также и несет угрозу нестабильности, которая вернулась в современную эпоху — такое прозрение Жирар обнаруживает у Фридриха Ницше, Федора Достоевского и Карла фон Клаузевица. «Фейковые новости», разного рода политический популизм и культурные войны, в которых западная гордыня сочетается с самобичеванием, а также климатический кризис и потенциальное устремление к крайности в современных военных конфликтах, — во всех этих явлениях патологии миметического желания угрожают человечеству апокалиптическим исходом.

В статье рассматривается идея неэссенциалистского взгляда на насилие применительно к терапевтической и социальной работе, а также к практикам самоорганизации сообществ. Авторы статьи предполагают, что жирардианский взгляд на современные тактики обращения с насилием ценностно и методологически перекликается с оптикой нарративной терапии, и проводят параллели между концепциями козла отпущения и гонительских репрезентаций и такими нарративными идеями, как деконструкция, экстернализация и метафора нарратива.
В статье показывается, какими инструментами нарративная терапия располагает для работы с авторами насилия, пережившими насилие и свидетельствующим сообществом; какие ценностно близкие идеи и методики (в частности, восстановительное правосудие, круги сообществ и модель НОКСА) могли бы инструментально подойти для этой работы, какие союзники обнаруживаются у нарративной практики в смежных подходах; что в данный момент делают сообщества и проекты, желающие двигаться в этом направлении; какие идеи Рене Жирара могли бы дополнить нарративный арсенал и почему построение диалога между жирардианской теорией и нарративной практикой кажется нам актуальным — как в поле теории, так и с точки зрения практики.
В качестве актуального кейса авторы статьи знакомят читателей с наблюдениями и выводами, полученными рефлексивной группой в ходе серии нарративных медиаций конфликтов и терапевтической работы с авторами насилия и пострадавшими.

Статья представляет собой попытку развить и дополнить некоторые идеи Рене Жирара, взяв за основу понятие мученичества. Автор выдвигает тезис, согласно которому учредительное убийство в трактовке Жирара и мученичество являются двумя разными парадигмами жертвенности, причем вторая является зеркальным отражением первой, возникает как инновация в христианстве и вытесняет учредительное убийство в ходе культурной эволюции. Анализируя четыре мифа об учредительном убийстве, в которых мир или социальный порядок творятся из частей тела убитого божества или чудовища — Тиамат, Тлальтекутли, Имира и Пуруши, — автор приходит к выводу, что в них почти всегда отсутствуют выделенные Жираром конститутивные черты таких мифов — виновность жертвы, единодушие толпы и воспроизведение в ритуале. Вместо этого в качестве их главной черты называется сама идея насильственного учреждения.
Автор оспаривает теорию Жирара, согласно которой механизм учредительного убийства эродировал благодаря иудеохристианскому откровению, и рассматривает несколько примеров того, как этот механизм не распознавался в качестве такового или подвергался сомнению. Наконец, в статье формулируется идея, что окончательный упадок парадигмы учредительного убийства произошел благодаря изобретению мученичества как его прямой инверсии: вместо сотворения мира или социального порядка через убийство люди начали сплачиваться вокруг жертвы из своих рядов. По мнению автора, две эти жертвенные парадигмы находятся в сложном отношении преемственности и разрыва, поскольку христианские авторы формулировали богословие мученичества исходя из его сходства и отличия от «старых» жертвоприношений в иудаизме и греко-римском мире. В заключении предполагается, что парадигма мученичества в современном мире является доминирующей в том числе в связи с ее распространением в гражданских религиях.