В статье рассматриваются современные философско-теоретические тенденции, которые ведут к дисперсии и фрагментации как теорий и исследовательских методологий, так и самой исследовательской предметности. В рамках этого процесса идет демонтаж базовых онтологических различий, длительное время определявших не только эпистемологические, но и культурные особенности европейского общества и науки. Эти теоретические тренды имеют свои социальные и культурные основания, связанные со стремительным усложнением современной цивилизации. В ней утрачивается определенная Максом Вебером в качестве ключевой особенности общества модерна возможность в принципе понять устройство и функционирование окружающего мира. Следствием этого, считает автор, становится «новая наивность», в которой непреодолимая сложность достижения рационального понимания ведет к постулированию онтологической самостоятельности акторов, объектов и т. д., а также к восстановлению различных форм метафизики. Одновременно с утратой рационального горизонта субъективности в современном обществе нарастаетзначение эмоционального отношения к миру, который все больше предстает как универсум сингулярностей. По отношению к этим тенденциям историческая перспектива институционального подхода имеет ряд эпистемологических преимуществ. К их числу относится то, что он сохраняет преемственность по отношению к проекту модерновой историографиикак таковой, ориентируется на явления, обладающие сравнительной длительностью и устойчивостью, позволяет продуктивным образом обсуждать проблематику социологии знания, здесь (например, в рамках организационного институционализма) разработан широкий спектр инструментов для анализа взаимодействия институтов различного масштаба и т. д. Исторический анализ институтов выпоняет также важную практическую функцию: избавляет нас от наивного взгляда на мир (включая мир природы) как на некую естественную и непосредственную данность, а также позволяет нам осознать контингентность нашего исторического существования. В этом он разделяет самопонимание проекта модерновой историографии как эмансипаторной практики самопознания.

Институциональный подход рассматривается в качестве важного дополнения к традиционным историко-филологическим и историко-философским методам анализа философских текстов, требующего от исследователя отрефлексированной методики и понимания того, какие утверждения она позволяет делать. По отношению к исследуемому материалу (философскому тексту) институциональный подход предполагает учет самооценки автора и того, как она сказалась на создании текста, а также установления жанровой природы последнего, на которую ориентировался автор, писавший для определенного читателя. Все эти требования приводят к необходимости описать институцию, позволяющую объективировать исследовательскую и авторскую установки.В качестве объекта приложения институционального подхода к философским текстам использован диалог платоновского корпуса «Ион», который считают одним из самых ранних диалогов Платона. В статьепоказана проблематичность подобной датировки, поскольку для раннего творчества Платона характерно использование речей, которые могли включаться в пересказанные диалоги. Но «Ион» - диалог в прямой драматической форме, свойственной поздним диалогам, которые отражают развитую технику школьных споров и диспутаций, проводимых на основе определенных правил и сводок заранее подобранного материала (о чем свидетельствуют сочинения Аристотеля«Топика» и «Софистические опровержения»). Помимо этого, «Ион» откликается на диалоги Платона«Государство» (как Гомер в «Государстве» не сведущ ни в одном искусстве или ремесле, так и в «Ионе» рапсод, толкующий Гомера, не сведущ ни в одном искусстве, представители которого изображены Гомером) и «Федр» (где подробно изложена концепция божественного безумия), что подчеркивает его поздний характер и не позволяет считать его платоновским.

В статье проведен анализ теории историографии («историки») Иоганна Густава Дройзена в нескольких ключевых аспектах. В первой части рассмотрены вопросы значения и рецепции наследия Дройзена в современной историографии, прежде всего в американском и российском контекстах. Определяются основные особенности теории историографии Дройзена, среди которых выделяются следующие: обоснование автономии истории как науки, радикальный конструктивизм, ограниченный релятивизм, презентизм, предметное и экзистенциально-антропологическое расширение герменевтики. Основная часть статьи посвящена институциональной теории Дройзена. Обосновывается тезис, что «историка» - это не только теория и методология историографии, но также оригинальная институциональная теория, представляющая собой связующее звено между прежде всего философией Гегеля и современными социальными и политическими концепциями. Рассмотрено отношение Дройзена к философии Гегеля, из которой заимствуется основная категория его институционального анализа - «нравственный мир» (die sittliche Welt). Отдельное внимание уделено теории государства Дройзена,в которой государство рассматривается как единственный источник легитимного насилия и механизм нейтрализации конфликтов в гражданском обществе, а также вводится различие понятий «власть» и «насилие». Институциональная теория Дройзена рассмотрена в трех основных направлениях. Во-первых, проанализировано его формально-теоретическое понимание институтав сравнении с базовыми современными философско-теоретическими определениями этого понятия. Во-вторых, раскрыты основные содержательные особенности теории, включающие в себя три типа институтов (природные, идеальные, практические), различие которых позднее сыграло заметную роль в современной социальной теории и социологии. В-третьих, эксплицирована концепция динамики институтов модерна Дройзена, представляющая собой напряженный баланс между стремлением институтов к обретению устойчивости и нарушением этой устойчивости под влиянием инстанций нормативной рефлексии и критики.

Томас Гоббс был одним из первых политических мыслителей Нового времени, который, исследуя опыт гражданской войны в Англии, пришел к выводу о том, что верховная власть в лице своих представителей должна проводить особую политику воспитания дворянства и просвещения народных низов, рассчитанную на формирование у них чувства лояльности по отношению к верховной власти и к государству в целом. Одно из главных направлений этой политики Гоббс усматривал в необходимости контроля верховной власти над институтами знания, дабы не допустить распространения при их посредстве в обществе мнений, противных авторитету верховной власти. Не менее важным аспектом политики просвещения, предложенной Гоббсом, выступает контроль светской верховной власти над церковными институтами, призванный обеспечить их лояльность суверену. Особую роль в своей политике воспитания и просвещения Гоббс отводит английским университетам.В историческом сочинении «Бегемот, или Долгий парламент» (Behemoth, or The Long Parliament) он возлагает львиную долю вины за гражданскую войну в Англии на университеты, которые, по его словам, «былидля английской нации тем же, чем деревянный конь для троянцев». Поэтому одержавшая победу новая суверенная власть должна была начать создание условий для гражданского мира с реформы университетов, которые были «центром восстания» (the coar of rebellion). В основуэтой реформы Гоббс считал необходимым положить политическую доктрину неограниченной власти светского суверена, детально изложенную им в «Левиафане».По мнению Гоббса, такая образовательная политика была совершенно необходима для воспитания лояльных по отношениюк верховной власти граждан и для сохранения гражданского мирав Англии.

В статье рассматриваются закономерности институционализации философии на материале изменения философского образования во Франции первой половины XIX века Виктором Кузеном и школой эклектизма в рамках образовательной политики доктринеров. Публичные заявления и переписка Кузена, касающаяся того, каким он видит образцовое философское образование, и его обязательства перед действующими в 1830-1840-е годы политическими силами сопоставленыс изменениями социально-политической ситуации, устройством образовательной системы Франции, влиянием иезуитских коллежей и их запретав XVIII веке, непрерывностью административного и кадрового устройства средней и высшей школ и преобразованиями Наполеона. Наибольшее внимание уделено влиянию институционализации на распространение гегелеведения и гегельянства во Франциии инерции введенной системы воспроизводства канона изучаемых философами Франции произведений и имен. Проанализированы отдельные аспектыфранцузской системы философского образования, специальным образом развитые Кузеном, изучено, какую роль с XIX по XXI век играет конкурс агрегасьон (агрегация) по философии, показаны преимущества и проблемные стороны институционализированной философии. Непосредственный вывод сттьи состоит в прямом и долговременном воздействии образовательной политики Кузена на развитие гегелеведения и гегельянства во Франции от середины XIX до первой трети XX века, состоявшего во всесторонней приостановке переводческой, исследовательской и преподавательской деятельности, в центре которой было бы наследие немецкого классика. Рассмотренный в статье случай долгосрочностью своих последствий демонстрирует зависимость результатов философской работы от институционального устройства обучения и отбора квалифицированных потребителей и производителей философского знания, что ставит под вопрос ожидания метапозиции философии.

На протяжении XIX века в Германии наблюдается устойчивый интерес к истории философии. По подсчетам Ульриха Шнайдера, с 1810 по 1899 год на немецком языке было опубликовано 148 оригинальных произведений по истории философии 114 авторов. Такой массив информации открывает возможности для анализа методами digital humanities («дальнее чтение», инновационные визуализации и формальный анализ). Цель статьи - показать, как в этих публикациях складывался и изменяется канон истории немецкой философии XIX века. Для выявления паттернов внимания к тем или иным мыслителям XIX века был предпринят формальный анализ 77 оглавлений учебников по истории философии. Предпринятый анализ дает возможностьне только подтвердить общую интуицию о доминировании «большой четверки» (Канта, Фихте, Шеллингаи Гегеля), но и уточнить утвердившиеся сегодня представления о философском процессе рассматриваемого периода. Так, в 1830-1840 годах имеет место поляризация в оценках значимости тех или иных философов. На примере Иоганна Фридриха Гербарта показано, что, пока одни издания игнорировали философа, другие, напротив, высоко оценивали Гербарта и уделяли ему даже больше внимания, чем Гегелю. После 1860 года значительно возрастает интерес к философии Канта, а Фихте, Шеллинг и Гегель теряют почти половину своих объемов и приближаются к группе Гербарта, Шлейермахера и Шопенгауэра. Использование оригинальных методик визуализации позволяет наглядно представить изменения в каноне немецкой философии.

В последние годы так называемая школа Риттера привлекает все больше внимания в дискуссиях об истории философии и политических идей в послевоенной Германии. Действительно, из окружения философа Иоахима Риттера в Мюнстере вышли крупнейшие ученые и общественные деятели, включая философов Германа Люббе, Одо Марквардаи Роберта Шпемана, юристов Эрнста-Вольфганга Бёкенфёрде и Мартина Криле, теолога Труца Рендторффа, историка Рудольфа Фирхауса, искусствоведа Макса Имдаля. Многие ученики Риттера впоследствии занимали профессорские должности в немецких университетах и, таким образом, способствовали формированию национального академического ландшафта. Некоторые из них работали также в качестве публицистов и экспертов, занимали государственные должности, посты в университетских комитетах по вопросам политики,в правовой или церковной системе, оказывая широкое влияние на общественную жизнь и политическую культуру Западной Германии. При ближайшем рассмотрении, однако, классификация Риттера и его учеников в качестве философской школы оказывается весьма спорной.Члены предполагаемой школы, как и современные исследователи, ставят под сомнение целесообразность такой номинации и, скорее, рассматривают этот круг как «форум открытого мышления». В статье подробно рассматривается «школа Риттера»и исследуется, в какой степени личные, теоретические и институциональные связи между Иоахимом Риттером и его учениками можно адекватно толковать в терминах философской школы. С этой целью вначале представлен обзор происхождения и развития кружка в том виде, в каком он возник в Collegium Philosophicum Риттера. Затем описывается собственный философский метод Риттера и прослеживается его восприятие учениками. В итоге более точное и нюансированное определение ключевых характеристик «школы Риттера» позволяет оценить ее реальное значение в философском дискурсе Западной Германии.

В центре внимания статьи - часто встречающийся в мировой мифологии символический образ гигантского змея или дракона, кусающего собственный хвост. Этот образ принято обозначать древнегреческим словом «уроборос» (οὐροβόρος), что в переводе значит буквально «пожирающий [свой] хвост». Текст посвящен интерпретации данного символа, который, по мнению автора, выводит на гораздо более широкую проблематику человеческой несвободы и тех форм, которые она принимает. В первом разделе речь идет о гностицизме и тех уникальных чертах этого религиозного течения, которые делают его востребованным в самые разные времена и в самых разных обстоятельствах. Гностическое мировоззрение как выражение переживания радикальной неотмирности человеческого духа, его отчужденности от Вселенной служит отправной точкой для размышлений автора. Во втором разделе рассматривается символика уробороса и его место в гностичских построениях как обозначения замкнутого круговорота природы, порабощающего дух человека. В третьем разделе предпринимается попытка слой за слоем расшифровать гностические построения, связанные с уроборосом. Выделяются буквальный, мифолого-магический, психологически-аскетический, социально-политический уровни интерпретации. В четвертом разделе автор связывает гностические идеис христианством через интерпретацию «Посланий» апостола Павла, в частности его идей, касающихся«начальств» и «властей». Анализируется место уробороса во вселенной христианства. Наконец, в пятом разделе, опираясь на идеи Рене Жирара, Жака Лакана и Алена Бадью, автор иллюстрирует проявления уроборосов в разных измерениях человеческого существования, как индивидуальных, так и коллективных, особое внимание уделяя сфере человеческого желания и его тщетным кружениям.