В статье реконструируется идеологический проект канадского клинического психолога Джордана Питерсона, пик популярности которого как публичного интеллектуала пришелся на 2018 год. Этот проект представляет собой реакцию на холодную войну и идеи сначала экономического, а затем гендерного равенства, которым он противопоставляет индивидуальную ответственность мужчин. Эгалитаризм во всех своих проявлениях (Питерсон использует для его обозначения зонтичный термин «постмодернистский неомарксизм», сходный по содержанию с «культурным марксизмом» у палеоконсерваторов и представляющий собой вариант теории заговора) воспринимается как угроза западной цивилизации, так как вступает в противоречие с естественными законами и порядком. Питерсон обосновывает естественность неравенства и меритократических иерархий доминирования с помощью закона Прайса, принципа Парето и «эффекта Матфея». В статье кратко описаны история открытия, содержание и области применения этих законов, а также дан анализ структуры и внутренних противоречий эволюционно-биологической и эволюционно-психологической аргументации, к которой обращается Питерсон для доказательства необходимости и неизбежности существования патриархальных иерархий доминирования в человеческих обществах. Автор статьи оценивает этот проект как консервативный, помещая его в контекст культурных войн в Северной Америке 2010-х годов и сравнивая с идеологией альтернативных правых, с которыми его сближают идеи «полового реализма» и «естественного порядка», но отличает отсутствие «расового реализма». Популярность этого проекта объясняется главным образом «половым реализмом», который предлагает обоснование уже сложившихся у аудитории сексистских представлений с помощью языка биологии и психологии.

Статья посвящена критическому анализу идей российского философа, социолога и политолога Александра Дугина. Согласно Дугину, не существует никаких универсальных (рациональных) принципов, на которые могла бы опираться философия, но, напротив, любая культура обладает своей собственной рациональностью и своим партикулярным «Логосом». Поэтому задача российских философов состоит в том, чтобы создать особую «русскую философию хаоса», характеризуемую также как «темный Логос», альтернативный претендующему на универсализм «западному Логосу», некритическое принятие которого в российском обществе создает специфическую ситуацию «археомодерна» (подразумевающую неполную и поверхностную модернизацию русского социума при сохраняющейся глубинной и сущностной его архаичности). Автор статьи указывает на то, что проект Дугина по (вос)созданию «русской философии хаоса» имеет следующие критические недостатки. Во-первых, представления Дугина о сущности западноевропейского Модерна (и, соответственно, о конституитивных элементах российского «археомодерна») почерпнуты им преимущественно из сочинений западных критиков Модерна, таких как Рене Генон и Мартин Хайдеггер, а потому, с одной стороны, включены в «западный Логос» как его неотъемлемая часть, а с другой — в силу своей исходной полемической направленности — дают искаженную картину сущности Модерна. Кроме того, автор указывает, что идеи Дугина о радикальной архаичности русского народа, который, по его мнению, не достиг даже уровня европейского Средневековья, основаны преимущественно на умозрительных представлениях западных авторов о «недоразвитых незападных народах». Таким образом, вместо обещанного тщательного исследования степени и глубины модернизации российского общества, а также элементов этой модернизации Дугин предлагает серию карикатурных образов, позаимствованных у западных философов, и дает рекомендации, которые в силу своей поверхностности едва ли будут интересны российскому государству и обществу.

Статья посвящена разбору проекта общей, или солярной, экономики Жоржа Батая через последовательное раскрытие мифа о платоновской пещере. Миф о пещере впервые выводит солнце на философскую сцену, совмещая вопросы существования и знания со сферой владения света и глаза. Это совмещение предполагает, что удержать онтологию всех вещей означает прежде всего увидеть ее, быть способным выйти из поля слабого глаза — глаза, способного фиксировать только тени (и тени теней), — к полю сильного (перформативного) глаза, чье ви́дение совпадает с Благом (как основным принципом всего сущего). Платоновский миф, повествующий об иллюминациях Блага, впервые схватывает солярную экономику. Однако, по словам автора, он неправильно трактует ключевой момент обращения к солнцу, рассматривая его в логике чистого, ничем не загрязненного видения. Солярная экономика не совпадает с работой иллюминации, но, скорее, отщепляется от нее, демонстрируя тот момент, что там, где начинается подлинное солнце, там расплавляется глаз. Тогда солнце — это прежде всего черное солнце, солнце каления, а не (пр)освещения. Автор пытается осмыслить подобного рода черную солярную экономику, рассматривающую иллюминацию лишь как эпифеноменальную петлю, не отменяющую неумолимость однонаправленности солнца. Солярное — это одна неизбежная История, рассказываемая не человеческими устами (и выскальзывающая из чисто человеческого различия «фактов» истории и «не-фактического» вымысла). У этой Истории только один, предельный и катастрофический, финал, связанный с кульминацией, избытком всеобщей растраты, подвергающей аннигиляции все существующее, поскольку оно есть не более чем онтологическая версия накопления.

В статье анализируются методологические ошибки, допущенные Теодором Адорно и Максом Хоркхаймером в построении исследовательского проекта «Диалектика Просвещения», а именно некорректное употребление понятий «мимикрия» и «мимесис». В представлении автора, лидеры Франкфуртской школы допускают ошибку, угрожающую проекту: она кроется в соположении мимесиса и влечения к смерти, по итогам которого авторы вменяют мимесису вину за тягу к разрушению, которая обнаруживается в цивилизации, возводимой инструментальным разумом. Прослеживая аргументацию «Диалектики Просвещения», автор указывает на неудачную попытку сплавления фрейдистского и гегельянского методов, выявляя неустойчивость противопоставления научного разума и «живой» природы, а также прихотливое цитирование работ Роже Кайуа, отказывавшего мимесису в целерациональности. Поступательно развертывая тезис Адорно и Хоркхаймера, Брассье указывает на последствия допущенной ошибки, принуждающие исследователей оставаться в буколической темнице «припоминания» истинной природы, которую им нельзя покинуть, поскольку они сами себе запретили обращение к редукционистским психологическим моделям и к феноменологическому проекту как таковому. Автор обрисовывает границы этой ловушки и отмечает чрезмерную привязанность «Диалектики Просвещения» к человеческому, а также очерчивает перспективы цивилизации просвещения: мимесис смерти — в обоих смыслах (смерть подражает и смерти подражают) — находит свое высшее воплощение в технологической автоматизации интеллекта, которая для Адорно и Хоркхаймера означает окончательное осуществление саморазрушающего разума, а для Брассье — перевписывание истории разума в пространство. Такое топологическое переписывание истории, осуществляемое Просвещением, повторно учреждает не столько мифическую темпоральность, сколько динамику хоррора: станет ясно, что человеческий разум предстает как греза мимикрирующего насекомого.

Статья посвящена отслеживанию работы механизма самосохранения Просвещения в области воображения и поиску способов проблематизации этого механизма. Просвещение блокирует воображение через подчинение его задаче самосохранения, через скрадывание утопического импульса. Это скрадывание обнаруживается как в научной, так и во вненаучной фантастике (Квентин Мейясу). В последней полагается предел самосохранения и самообуздания Просвещения: договор рационального деспотизма знания с освобожденной (от законов) природой. То, что остается вне зоны доступа просвещенного воображения, может быть обозначено как «некантовские миры третьего типа». Доступ к ним оказывается закрыт, так как главным вопросом для просвещенного воображения остается инфернологический вопрос возвращения и рассказа. Этим ограничением предрешается инструментализация «некантовских миров третьего типа», становящихся средством поддержания жизни и знания. Fictio Audaciae — режим воображения, который не произведен Просвещением, но из которого Просвещение заимствует свой напор, стремясь с ним совладать. Механизм самосохранения дает, однако, сбой в утопическом анархизме, в котором воображение получает доступ к «некантовским мирам третьего типа», к «террору разрушения», который, согласно Фредерику Джеймисону, характеризуется как раз обходом уловки самосохранения. Природа, понятая как восстание, и разум, отказавшийся от программы самосохранения, сходятся в мире «несоотносительности» братьев Гординых, в котором ключевая роль принадлежит не «магии Просвещения», но технике анархии. Утопия «Страна Анархия» представляет собой не научную или вненаучную фантастику, а технофикшн, в котором законы природы не контингентны, но объявлены никогда не существовавшими. Это несуществование объясняется принципом несоотносительности (природа как совокупность законов не существует, закон и мир несоотносительны). Исходя из принципа несоотносительности и руководствуясь утопическим импульсом (Fictio Audaciae), братья Гордины не только постулируют существование «некантовских миров третьего типа», но и дают их утопическое описание.

Статья представляет собой коллективный текст, состоящий из введения и семи фрагментов. В центре статьи — проблема цвета, рассмотренная сквозь призму актуальных философских дискуссий о роли Просвещения и отношениях «светлого» и «темного». Во введении Михаила Куртова предлагается общая карта движения по семи фрагментам — модель «цветного знания», имеющая четыре измерения: светлота, разрешение, насыщенность, цветовой тон. Каждый из включенных в статью текстов (введение и семь фрагментов) условно отнесен к одному из восьми возможных типов «цветного знания». Фрагмент Романа Михайлова исследует пластически-динамические корреляты цветов и говорит о цветности текста, понимаемого максимального широко: и как текста природы, и как абстрактного символического комплекса. Фрагмент Евгения Кучинова посвящен «гаптической критике Просвещения» — анализу цвета с точки зрения «кожи», располагающемуся на границе оптического как такового и получающему свой смысл в интенсивном, аффективно-динамическом знании. Фрагмент Йоэля Регева разворачивает герменевтику цвета на материале Торы: цвет истолковывается как обман, которому противостоит другой обман, принадлежащий «подлинному просвещению». Фрагмент Михаила Куртова обращается к пересмотру теории цвета Гёте на базе новых физических экспериментов и с учетом развития логической геометрии цвета, намечая тем самым критику современной хромоидеологии. Фрагмент Натальи Тышкевич раскрывает современный политический смысл раскрашивания в контексте «ренессанса модернистской эстетики» последних лет, в которой работа с формой замещается работой с поверхностями. Фрагмент Серого Фиолетового описывает цвет и тьму как политические функции, обращающиеся друг в друга посреди единого не-места «умного города». Заключительный фрагмент Никиты Сазонова разрабатывает процедуру расцвечивания через обращение к нецвету — ресурсу по ту сторону цвета и не-цвета, наиболее отчетливо проявляющемуся в печатном знаке, а также в современной хип-хоп культуре.