Автор статьи вносит в дискуссию о «Черных тетрадях» личную ноту: он перечисляет то, чем обязан Хайдеггеру, чтобы затем рассмотреть, какую тень бросили нацизм и антисемитизм на этот «долг». (1) Хайдеггер радикально обновил философский словарь. (2) Согласно ему, философствовать можно только от себя (Dasein). (3) При этом необходимо отличать Dasein от «человека». (4) Начать с Dasein нужно, чтобы прийти к бытию и в нем быть (а не только его познавать). (5) Бытие же необходимо, чтобы не застрять в сущем, в какой-либо данности. (6) Хайдеггеру удалось тесно увязать свою философию с историей философии. Однако у каждой из этих черт есть своя «осечка». (1’) Хайдеггер избегает латинского вокабуляра как носителя нововременной «порчи». (2’) Обожествление собственного Dasein привело Хайдеггера к отказу признать ошибочность своих прежних взглядов (и в конечном итоге признать очевидное). (3’) Строго отличая Dasein от «человека», он, однако, пытался отождествить его с «немцем», а (4’) бытие — с немецким народом. (5’) Критика некоторых сущих (расовая идея, нацизм) дается ему с ощутимым трудом. Наконец, (6’) его историко-философская интрига сводится по сути к консервативному императиву «раньше было лучше». Хайдеггер был однозначным и страстным приверженцем нацизма, его не устраивала только (временно) победившая реальность нацизма. Разочарование в нем привело его к сомнению в самом Бытии: если нацизм и вождь не оправдали его надежд, не было ли само Бытие изначально искаженным, отравленным «махинацией» (то есть в конечном итоге евреями)? Автор статьи предполагает, что влияние Хайдеггера на будущее философии будет постепенно сходить на нет, но его сельскую утопию будут еще долго ценить усталые от суеты и скорости горожане.

Согласно автору статьи, «Черные тетради» ставят для сегодняшних американцев вопрос не о том, был ли Хайдеггер нацистом или антисемитом, поскольку положительный ответ на него уже давно дан. Этот вопрос таков: действительно ли величайший немецкий философ ХХ века одобрил бы Дональда Трампа? Нацистские штампы из хайдеггеровских текстов кажутся тревожно-знакомыми. Аналогии с Веймарской республикой — один из штампов, использовавшихся при освещении американских президентских выборов 2016 года. Однако Трамп — не американский Гитлер, но, скорее, американский Хайдеггер, самопровозглашенный специалист по величию, который настаивает на том, что «понимание величия Америки… утрачено», но что «лучшие дни еще впереди. В нашей стране так много нетронутого величия». Для перехода от одного состояния к другому «нам нужен кто-то… понимающий, что такое величие». Официально оба национализма — хайдеггеровский и трамповский — отвергают биологический расизм, однако тот факт, что они уделяют особое внимание географическому происхождению и этногосударственности, делает их одновременно исключающими и замкнутыми. Упадок всеобъемлющ, и спастись от него можно, только если вы родились в правильном месте: «В день, когда я родился, я выиграл в величайшей лотерее на земле. Я родился в США» (Трамп). Хотя бы раз в жизни Трамп сказал правду. За последний век реальный доход самого богатого процента жителей планеты, а также средних 50% общемирового населения значительно вырос, тогда как доходы населения, относящегося к 75–90-му перцентилю, не увеличились вообще или лишь незначительно. Будущее, о котором говорил Хайдеггер, уже наступило. Целые нации объявляют о своем бедственном положении и ждут, не снизойдет ли на них величие.

Философская и текстуальная ситуация, сложившаяся в исследованиях Хайдеггера после запуска публикации его «Черных тетрадей», рассматривается в статье в контексте модернистского проекта Хайдеггера, предполагающего определенные стратегии изоляции и отстранения. Последние после 1920-х годов становятся все более невозможными. Исследуя различные варианты сокрытия, как аутентичного, так и искусственного, манипулятивного, Хайдеггер сам попадает в концептуальную позицию отстранения и исключения, которая не обязательно обещает традиционные когнитивные прибыли. Это, в свою очередь, приводит к созданию крайне узкого спектра возможностей для выхода из незавершенного проекта «Бытия и времени», который не удовлетворяет именно потому, что не уклоняется ни от натурализации, ни от антропологизации. На этапе так называемого поворота (Kehre) Хайдеггер не отказывается от первоначального проекта концептуализации бытия как инстанции остранения любой онтики; напротив, он пытается выполнить его как можно строже, разрабатывая возможность нарративного построения истории бытия, которая ранее была лишена собственных персонажей. Фигура «заговора», независимо от ее конкретной реализации, становится необходимой именно потому, что занимает промежуточное положение между «миром» и «реальностью» (в терминах Люка Болтански) или между онтикой и онтологией, составляя онтологическое различие как центр проекта Хайдеггера. Персонажи заговора заменяют абстрактных концептуальных персонажей Хайдеггера времен «Бытия и времени», что позволяет сохранить «агентность» и в то же время отказаться от любых антропологизаций и натурализаций. Использование Хайдеггером готового тезауруса «теорий заговора» создает в то же время ряд неожиданных следствий, среди которых уравнивание позиций заговорщиков (евреев, большевиков и т. д.) и цезаризма как процедуры редукции видимой политики. Заговор против реальности не может не оказаться производной самой этой реальности, соответственно, его герои разыгрывают спектакль самоуничтожения.

Полемика вокруг хайдеггеровских дневников (известных как «Черные тетради») — это последний эпизод длинного спора, восходящего практически ко времени Третьего рейха. К 2014 году, моменту выхода в свет первых трех томов, дискуссия разгорелась прежде всего под влиянием книги Эмманюэля Файя «Хайдеггер: введение нацизма в философию», самой острокритической книги, когда-либо написанной против «мастера из Фрайбурга», и тем не менее очень стимулирующей, в которой Хайдеггеру отказывалось в статусе философа и предъявлялись обвинения в подстегивании холокоста. Господствовавший к тому моменту консенсус представлял Хайдеггера врагом нацистского биологизма и антисемитизма. Такое прочтение было разбито первыми томами, затронув даже самых стойких хайдеггерианцев. Издатель «Черных тетрадей» Петер Травни настаивал на присутствии темы всемирного еврейского заговора, навеянного «Протоколами сионских мудрецов». Донателла ди Чезаре, бывшая вице-президент Хайдеггеровского общества, сформулировала идею, что, согласно Хайдеггеру, евреи уничтожили себя сами. Еще больше, чем книгой Файя, современная дискуссия распространяется и ускоряется благодаря интернету, позволяющему знакомить любого интересующегося с массой «вновь открывшихся обстоятельств».

Публикации последних 15 лет, включая дневниковые записи «Черные тетради», лекции и семинары 1933–1935 годов и письма к брату, заставляют пересмотреть отношение к «делу Хайдеггера». Прояснилось значение «политического» для философии Хайдеггера, его место в интеллектуальном авангарде национал-социалистического движения, наконец, содержание его собственного «признания» в исторической ошибке. Остающиеся недоразумения связаны с тем, что восприятие политической реальности, типичное для современных исследователей и защитников Хайдеггера, радикально отличается от стиля мышления, характерного для той эпохи. Привычную нам статическую трактовку событий, фокусирующуюся на формальных моментах, идеологических или институциональных, относящихся к сфере нормальной политики, следует отличать от динамической трактовки, связанной с понятием «политического». Интерес к наследию Хайдеггера объясняется тем, что он предоставляет в распоряжение читателя логику «собственной речи», открывающей путь к самопознанию. Цена, которую платит читатель за этот дар, состоит в невозможности различения между собственной речью и речью Хайдеггера. Сходную ошибку совершает сам Хайдеггер, когда пренебрегает необходимостью различения собственной речи и речи фюрера. Концептуальное приравнивание Хайдеггера и Гитлера служит предупреждением об опасности того спасительного в деле самопознания, которое дается хайдеггеровской речью. Формула «Хайдеггер равно Гитлер» не сводится к риторической уловке reductio ad Hitlerum. Дальнейшее прояснение отношений мысли и тирании требует возвращения к классической политической философии с ее различением своей речи и общей речи, к трагическому взгляду на истину, связанному с событием перипетии, переворачивающим бинарные оппозиции.

Автор предпринимает своего рода «субъективное» исследование, размышляя об усталости от чтения «Черных тетрадей», возмущении антисемитскими пассажами и о корреляции между двумя этими эмоциями. Усталость объясняется, согласно автору, злоупотреблением двумя логико-грамматическими операторами, характерными для Мартина Хайдеггера, — отождествлением (католицизма с тоталитаризмом, Вагнера с танками, Гегеля с Ницше, капитализма с большевизмом и т. п.) и суперлативом (предельная ясность, чистейшая простота, жесточайшая непреклонность, сокровеннейшая радость тишайшего созидания и т. п.). Помпезностью этого речепроизводства формулируется некая гигиеничная установка, противопоставление между злым роком и избавлением, которые разводятся как разные бытийно-исторические эпохи — забвения бытия и некоего будущего «начала», причем самому Хайдеггеру удалось каким-то образом стать частью не первой, а второй эпохи (хотя она должна начаться, по Хайдеггеру, не ранее XXIV века). Как сопрягается с этой схемой его антисемитизм? Автор характеризует хайдеггерианский антисемитизм как эмерджентный по контрасту, например, с этиологическим антисемитизмом Карла Шмитта: евреи не вызывают разложение, а пользуются его плодами. Можно констатировать определенный хиазм: философски релевантный антисемитизм у Хайдеггера проявился относительно поздно, причем по мере его отдаления от национал-социализма. Хайдеггеровский антисемитизм долго искал форму выражения, присутствуя в виде «намеков». Например, «безмирность» в «Черных тетрадях», приписываемая четко евреям, в ранних текстах характеризует и Декарта, и Гегеля. Это ставит под вопрос некую «оптовую» критику Хайдеггера. Парадоксально, она перенимает у «врага» его орудия, в частности отождествление всего со всем.

В статье анализируется несколько векторов проблем, которые оказались порождены выходом в свет «Черных тетрадей» Мартина Хайдеггера. Прежде всего делается попытка дать варианты объяснений данной публикации именно в такой форме, как это ныне осуществлено. Предполагается, что таким образом Хайдеггер ставит своеобразный философский эксперимент. Объектом этого эксперимента выступает он сам как личность, мысли которого остались зафиксированными и дошли до нас. В центре этого эксперимента оказалась сама форма «отложенного» размышления, которое отражает события во времена их происхождения. Чистоту эксперимента обеспечивает физическое «отсутствие автора», который уже не может повлиять на оценки его текстов и поступков. Это своеобразная модель «возвращения автора», так как мы не можем игнорировать его мнение и одновременно своеобразное опровержение постмодернистского тезиса о «смерти автора». Оказывается, что в целом ряде случаев мы обязаны автора учитывать. Подробно рассматривается проблема «опьянения» философа идеей национал-социалистической революции и его позиция философа-идеолога в период ректорства Фрайбургского университета. Анализируются многочисленные идеологические речи философа и рассматривается вопрос о взаимоотношениях философии и власти в целом.

В ноябре 2016 года во французской телепередаче «Библиотека Медичи» состоялась встреча известных французских философов Эмманюэля Файя и Алена Финкелькраута, посвященная обсуждению книги первого из них «Арендт и Хайдеггер. Нацистское уничтожение и разрушение мысли» (2016), вышедшей спустя десятилетие после его же книги «Хайдеггер: введение нацизма в философию» (2005). В центре дискуссии не столько влияние нацизма Хайдеггера на его собственную философию (тема книги 2005 года), сколько послевоенные попытки Ханны Арендт оправдать Хайдеггера, в которых, согласно автору, следует видеть не только невинный эффект когда-то близких личных отношений между двумя индивидами. Согласно Файю, Арендт находилась под влиянием мысли Хайдеггера отнюдь не только на студенческой скамье (и во время их романа). Он выявил в ее позициях элементы антидемократизма, проявившиеся и в оценке «еврейской вины» за холокост, и в «черном вопросе» (о месте афроамериканского компонента в американской культуре), и в вопросах об этносе, технике, потреблении. В свою очередь Финкелькраут в ходе дискуссии подчеркивал кардинальную важность мышления Арендт для нашего современного самоосознания и многообразное плодотворное влияние, оказанное Хайдеггером на современную, особенно французскую, мысль.

В круглом столе, организованном в «Музеоне» и посвященном выходу на русском языке первого тома «Черных тетрадей» Мартина Хайдеггера, приняли участие Алексей Глухов, Дмитрий Кралечкин, Виталий Куренной, Михаил Маяцкий и Игорь Чубаров под модераторством Валерия Анашвили. Были затронуты не только центральные темы этого тома, но и те аспекты хайдеггеровской мысли, которые теперь, после публикации «Черных тетрадей» (и начала работы над их переводами в разных странах), не могут не подвергнуться переосмыслению. Среди них вопросы как биографические (о так называемой ошибке Хайдеггера, его «повороте»), так и выходящие за рамки случая Хайдеггера: «общие места» (такие как «антисемитизм») и возможная позиция философа по отношению к ним, приятие/неприятие «модерна», его критика справа и слева, соотношение философии и политики/власти, антисемитизм и др.