В интервью Стив Фуллер очерчивает собственную интеллектуальную траекторию и изменение интересов. Будучи одним из создателей социальной эпистемологии, он рассказывает о контексте рождения и развития этого междисциплинарного проекта, а также о том, как пришел к исследованию и разработке трансгуманизма, которому посвящена недавняя трилогия Humanity 2.0. Фуллер обсуждает истоки трансгуманизма (викторианская фантастика, русский космизм, киберпанк), его политические следствия и объясняет его связь с современностью, характеризуемой как ультрамодернистская. В ультрамодернизме прежняя духовная трансцендентность становится материальной, и от бытия-к-смерти человек переходит к существованию в горизонте расширения возможностей биологического тела. Фуллер подробно останавливается на собственных предпочтениях в русском космизме, проблеме различения между людьми и нечеловеками, а также принципе проактивности, введенном им для описания трансгуманистического проекта. Этот принцип диктует отношение к риску как к возможности, а не угрозе, а потому легитимирует индивидуальные и общественные эксперименты и инновации. Противоположный ему принцип предосторожности, запрещающий внедрения и действия, сопряженные с риском негативных последствий, хотя и играет ключевую роль в инновационной сфере, появился сравнительно недавно, сменив проактивность. Прогресс человечества до 1960-х годов обусловлен именно последним, но он требует обновления: чтобы распределение ответственности и рисков опиралось на ответственность (liability), а не собственность (property) как правовое основание.

Принцип рефлексивности — камень преткновения «сильной программы» эмпирической социологии научного знания Дэвида Блура, программы, из которой, критически развивая или опровергая ее аргументы, вышли альтернативные проекты исследований науки и технологий (STS). Согласно этому принципу, эмпирическая социология научного знания должна быть подвергнута такому же каузальному, беспристрастному и симметричному объяснению, которому она сама подвергает естественные науки. Трудность состоит в том, что, соблюдая требование рефлексивности, социолог науки попадает в капкан «интерпретативной гибкости фактов», который применительно к естественным наукам был обнаружен социологами научного знания в ходе эмпирических исследований. Существует ли путь преодоления этого своеобразного «регресса социолога науки»? Да, существует, но он лежит не в эмпирической, а в теоретической, философской плоскости. Хотя слово «плоскость» по отношению к философии не вполне уместно, так как философия имеет обыкновение спрашивать о собственных основаниях, что в случае STS вновь возвращает нас в эмпирическую плоскость, которая, в свою очередь, тоже отнюдь не является «плоскостью», так как требует философской рефлексии и философской онтологии. В статье рассматривается попытка Гарри Коллинза выйти за пределы принципа рефлексивности, совершив незаконное с точки зрения эмпирических исследований научного знания обращение к философской онтологии. «Третья волна исследований науки», проповедуемая Коллинзом, интерпретируется в качестве философского обоснования STS. Показано, что Коллинз формулирует онтологию природы и общества, которая лежит в основании предложенных им концепций «взаимодействующей экспертизы» и «неявного знания», ключевых для понимания методологии «третьей волны» STS. Онтология Коллинза начинается с вопроса о реальности экспертного знания, а заканчивается (на сегодняшний день) «социальным картезианством», выражающим дуализм физического и ментального (социального).

Картография разногласий — это набор методов исследования и визуализации проблем. Она была разработана Бруно Латуром в качестве дидактического варианта АСТ для того, чтобы обучать студентов колледжа исследованию современных дебатов в области науки и техники. Однако цели и интерес такой картографии выходят за рамки ее дидактического происхождения. Картография разногласий была задумана как инструмент для работы с возрастающей гибридизацией, как попытка следовать за спорами, когда они пересекают дисциплинарные границы. Она должна быть готова вывести свое исследование далеко за пределы социологии, и не только в область смежных гуманитарных наук, но также и к более далеким от нее естественным наукам. Согласно картографии разногласий, точка зрения исследователя не может не быть предвзятой. Некоторые перспективы могут открывать более широкую и ясную панораму социальных ландшафтов, но любому наблюдению никуда не деться от своего истока. Объективность может быть достигнута только за счет увеличения числа точек наблюдения. Чем более многочисленными и предвзятыми окажутся перспективы, из которых рассматривается явление, тем более объективным и беспристрастным будет наблюдение за ним. После того как она была принята на вооружение и получила развитие в ряде университетов США и Европы, картография разногласий стала полноценным исследовательским методом, хотя, к сожалению, материалов по ней не хватает. Чтобы заполнить эту лакуну, мы, опираясь на свой опыт работы в качестве помощника преподавателя у Латура, представим некоторые инструменты из набора социального картографа. В частности, на этих страницах мы сосредоточимся на методе исследования, оставив обсуждение инструментов визуализации до следующего раза.

В статье предпринимается попытка реконструировать метод Бруно Латура посредством артикуляции глубинных связей его акторно-сетевой теории со структурной семиотикой Альгирдаса Жульена Греймаса. Утверждается, что методологический арсенал семиотики является точкой входа в лабиринт латуровского проекта и нитью Ариадны по нему. Статья поделена на две части. В первой рассматриваются концепции нарративной грамматики и нарративных программ Греймаса. По ее итогам автор приходит к нескольким выводам: а) семиотика Греймаса представляет собой не менее амбициозный, чем социология Латура, научный проект, который нетривиальным образом развивает исходные посылки структурализма и чьи амбиции проявляются в расширении области применения семиотики не только на научные дискурсы за пределами культурных (фольклор, миф) и литературных текстов, но и за пределы текстового мира как такового; б) выделяются методологические аспекты, выступающие ключевыми для метода Латура: операция вынесения за скобки (референта и говорящего субъекта) и различение порядков (семиотического) делания, которое подразумевает разделение лингвистических операций внутри текста и металингвистических операций семиотика; в) терминология движения (траектория, отправная точка, пункт назначения, циркуляция и т.д.), которой насыщены тексты Латура, имеет нарратологическое происхождение и обладает для него методологическим значением. Во второй части статьи на примере ранних работ Латура по социологии науки эксплицируется, как он апроприирует и трансформирует элементы семиотики. Подход Латура к антропологии науки состоит в последовательном применении двух приемов: 1) приостановке ключевых бинарных оппозиций социологии и философии науки (субъект/объект, истина/ложь, социальное/интеллектуальное) и 2) пересборке этих различений. Данные методологические приемы реализуются посредством операций, обозначенных здесь как «заключение в скобки», «вынесения за скобки», «раскрытие скобок».

Попытки найти альтернативы тотализирующему (которое в социальных науках принимает вид объяснения через общество, класс, гендер, культуру и т.д.) и эссенциалистскому пониманию социального лежит в основе современных обращений социальных наук к идеям множественного – того, что позволит помыслить реальность не просто как разнообразную и фрагментированную, но как неконститентную, сложную и по-разному распределенную внутри себя. Психология, экономика, политическая теория и многие другие дисциплины предложили свои варианты концептуализации множественного. В социологии наиболее известные идеи множества выражены в работах неомарксистов Майкла Хардта, Антонио Негри и Паоло Вирно, а также в традиции феноменологической социологии Альфреда Шюца и в работах Ирвинга Гофмана. Автор статьи предлагает теоретические и методологические экспликации понятия множественного в акторно-сетевой теории. В теоретическом плане показано, как Аннмари Мол и Джон Ло проводят различие между множественным и плюральным, абстрагируясь тем самым как от релятивизма, так и от социального конструктивизма. Множественное у них направлено на анализ децентрированных, распределенных объектов, которые сочетают в себе актуальное существование с потенциальной возможностью изменения. В методологическом плане выделяются и анализируются основания трех методов артикуляции множественного, разработанных в акторно-сетевой теории: этнографического (Аннмари Мол, Джон Ло, Харис Томпсон (Кассинс)), «технологического» (Нортье Маррес, Альбена Янева) и метода создания концептуальных фигур (Донна Хара-уэй, Мишель Серр, Изабелла Стенгерс). По мнению автора, соединение теории и методологии в осмыслении множественного позволяет акторно-сетевой теории предложить новые актуальные способы задействования (enactment) социальной реальности, а не только ее описания.

Статья посвящена детрансцендентализации феноменологического концепта жизненного мира, который̆ обозначает базовое, дотеоретическое, интерсубъективное знание. Прежде всего ставится задача построения такой̆ концепции, в которой̆ влияние материального фона на формирование жизненного мира признавалось бы решающим. Критическое рассмотрение феноменологии Дона Ай̆ди показало, что метод феноменологической̆ рефлексии не позволяет ухватить влияние технологий̆ на формирование жизненного мира, ограничиваясь лишь конечными моментами этого формирования. Отсюда следует необходимость использовать инструментарий̆ исследований̆ науки и технологий̆ (STS) для детрансцендентализации концепта жизненного мира. При этом детрансцендентализации подвергается концепт жизненного мира, представленный̆ в трудах Юргена Хабермаса, поскольку эта его версия в наибольшей̆ степени удовлетворяет методологическим требованиям STS и в наименьшей̆ – отягощена наследием феноменологии. Тем не менее и в хабермасовской̆ концепции жизненного мира обнаруживаются трансценденталистские предпосылки, связанные с различием целеориентированных дей̆ствий̆, с одной̆ стороны, и коммуникативных и стратегических дей̆ствий̆ – с другой̆. Это различие перестраивается с помощью использования методологического инструментария акторно-сетевой̆ теории (АСТ). Сначала выявляется схожесть понятия черных ящиков из АСТ с понятием жизненного мира у Юргена Хабермаса. Следующим шагом выстраивается концепция формирования жизненного мира, соответствующая методологическим требованиям АСТ. Ключевым понятием оказывается понятие переговоров, обозначающее в АСТ процесс построения черного ящика через склонение одним актором на свою сторону множества других акторов неопределенной̆ природы. В результате выстраивается новая теория коммуникации и жизненного мира, свободная от трансценденталистских предпосылок, подрывавших изнутри всякую концепцию жизненного мира — от гуссерлевской̆ до хабермасовской̆.

Опираясь на исторические данные о португальской морской экспансии в XV и XVI веках, автор показывает, что для понимания становления, функционирования и распада технологических систем необходим подход, в основе которого будет лежать понятие гетерогенной инженерии. Гетерогенная инженерия предполагает, что при создании технологических систем происходит ассоциирование и канализация разнородных сущностей и сил, как человеческих, так и нечеловеческих. Тем самым открывается возможность анализировать, как в существовании той или иной системы на равных участвуют самые разные факторы: природные, социальные, экономические и технические. В случае португальского мореплавания успех выстроенной системы был обусловлен ассоциациями между конструкцией кораблей, навигационными навыками мореплавателей, навигационным оборудованием и пушками, особенностями мысов, океанических течений и ветров и системой государственного обучения и регулирования, которые позволили создать стабильную и мощную сеть, обеспечившую португальцам доминирование в Атлантическом и Тихом океанах. Строительство технологической системы тем самым представляет собой процесс разрешения конфликтов между гетерогенными элементами, ассоциации между которыми должны выдерживать столкновение с враждебными силами и сущностями – как физическими (например, океаны), так и социальными (например, мусульмане). Системной подход, предлагаемый автором, демонстрирует, во-первых, что при анализе технологических систем необходимо использовать принцип обобщенной симметрии, гласящий, что один и тот же тип анализа должен применяться ко всем компонентам системы – как людям, так и нет. И во-вторых, что акторов следует понимать как сущности, оказывающие различимое влияние на другие сущности.

Статья обращается к этнографии клиник репродуктивных технологий для ответа на вопрос: в какой мере и в каких ситуациях технологии, объективирующие тела пациенток этих клиник, не редуцируют агентность и самость этих пациенток, а, наоборот, способствуют проявлению их возможностей? Автор вступает в спор с теми традициями в феминистских исследованиях технологий, которые рассматривают последние как деструктивные и объективирующие по отношению к телам и пациентам. На основе своего полевого опыта (включенного наблюдения при гинекологическом осмотре, процедурах УЗИ, хирургических операциях и т.д.) автор показывает, что определенные формы объективации, выраженные в подчинении пациента техническим врачебным процедурам, эпистемологическому дисциплинированию и бюрократизации в клиниках, способствуют активизации возможностей частей тела и личности, которые не могут быть проявлены в жизни вне клиники. Однако эти формы объективации являются действующими и релевантными для пациенток лишь до тех пор, пока они выстраиваются в общий маршрут перемещения пациенток от неспособности забеременеть к ситуации, когда такая способность открывается. В обратном случае они оборачиваются отчуждением и механизацией тела и личности. Авторская концептуальная и политическая ставка состоят в том, чтобы указать на возможность сохранить сопоставимые отношения между объективированными частями тела или идентичностью пациенток, инструментами и репродуктивными технологиями, бюрократическим и эпистемологическим дисциплинированием внутри клиник ЭКО, и «Я» пациенток, с которым им нужно будет жить после удачной или неудачной операции. Процесс формирования функциональной зоны подобной сопоставимости автор называет онтологической хореографией.

Статья посвящена проблеме конструирования тела в иммунологии. В частности, подробно анализируется прерывистая и запутанная биополитическая генеалогия иммунитета, понимание которого осциллирует между социальными и биологическими дискурсами. Кроме того, рассматриваются контроверзы различных моделей иммунной системы. При этом акцент делается на социальных исследованиях иммунологии, проведенных Донной Харауэй и Эмили Мартин. В этих исследованиях тело — иммунная система понимается как множественная гетерогенная конструкция, состоящая из компонентов, принадлежащих различным онтологическим порядкам. Конструирование иммунной системы не прекращается в лаборатории и клинике, а продолжается в других местах другими средствами. В то же время отношения тела и иммунной системы являются ситуативными: иммунная система то полностью отождествляется с телом, то служит его частью. Этнография иммунных систем Эмили Мартин и феминистская антропология Донны Харауэй позволяют понять, что, с одной стороны, иммунная система в объяснениях ученых и неученых сопоставляется и совпадает с телом и даже личностью (self) и к ней, соответственно, применимы масштаб, понятия, законы и метафоры социального мира повседневности. Иммунная система и иммунитет оцениваются в терминах физиологического тела и личности (self). С другой стороны, тело, как биологическое «свое» (self), оказывается оторванным от физиологического и социального тела, в некотором смысле оно «живет своей жизнью». Таким образом, наше тело представляет собой результат сложной работы координации различных тел: физиологического, отождествляемого с личностью, и тела иного масштаба — биологического «своего» (self), которое оказывается «чужим» (non-self) и не принадлежащим субъекту.

Статья посвящена рассмотрению телесных и текстуальных практик в социальной эпистемологии Аннмари Мол. На основе этнографии практик медицинского сообщества в отдельно взятой больнице Мол выстраивает новую онтологию объекта, смещающую акцент с противопоставления между репрезентацией и конструированием на практики производства. Представленная Мол «онтология-в-практике» сконцентрирована не на том, что есть объект, но на том, что с этим объектом делается и что его делает, собственно, объектом. Именно поэтому Мол интересует не множество точек зрения на тело и заболевания, а множество практик, в которых производится исследовательский множественный объект. Будучи собранным и соединенным благодаря множеству практик, этот объект оказывается больше, чем одной сущностью: на передний план выходит множественность его осуществлений и способов их координации. Одновременно с этим исследование Мол по социальной эпистемологии само по себе становится вкладом в конструирование множественного объекта исследования. Поле социальной эпистемологии – это поле не только множественных объектов, но и множественных текстов. Самоочевидность объектности объекта подрывается жестом диахронического анализа синхронического среза. Текст Мол не только и не столько о социальной теории или о политиках различия нормы/патологии или объекта/ метода (хотя и о них тоже), сколько о политиках академического текста как такового: политиках написания, публикации, чтения, цитирования. И необычная материальная организация этого текста играет существенную роль в данной текстуальной практике, которую мы переносим и в наш текст.

Статья посвящена обзору проблематики, разрабатываемой историком науки Фернандо Видалем и социологом Франсиско Ортегой в книге «Быть мозгом: создание церебрального субъекта» (Fordham University Press, 2017). В центре их внимания – антропологическая фигура церебрального субъекта, ядром которой служит тезис о связи мозга с самостью (личностью): мозг порождает личность и влияет на ее поведение. Этот тезис в натурализованном виде продвигается нейронаукой как ключевой пункт передовых исследований человеческой природы. Одновременно он циркулирует далеко за пределами науки и порождает множество разнородных практик и дискурсов, непосредственно влияющих на жизни индивидов. Тем самым научное знание в качестве истины о природе человека становится ядром технологий управления самостью. Авторы подвергают историзации тезис о связи мозга с личностью и показывают, что он появился задолго до рождения современной нейронауки и обладает собственной генеалогией. Нейронаука наследует его и принимает в качестве собственной предпосылки. Фигура церебрального субъекта, таким образом, инспирирует исследования, а не выступает их результатом, что не отменяет ее распространения и натурализации потоком научных фактов. На обширном материале и данных социальных исследований Видаль и Ортега прослеживают, из чего складывается идеология церебрального субъекта, анализируют поддерживающие ее дисциплины, которые образовались в результате интервенции нейронауки в сферу наук о человеке, а также обсуждают теоретические и практические следствия церебрального эссенциализма, сводящего природу человека к мозгу. Они показывают, что, хотя это представление и стало частью здравого смысла, церебральный субъект сосуществует с другими типами самости, а индивиды прагматически прибегают к дискурсу о мозге только в отдельных ситуациях.