После того как ключевые теоретики постмодерна оставили тему (Фредрик Джеймисон) или даже признали, что постмодерна больше нет (Линда Хатчеон), с 2000 года начали возникать различные концепции, которые объединяются зонтичным термином «постпостмодернизм». Одной из последних интеллектуальных альтернатив постмодерну стал метамодернизм, предложенный двумя европейцами — Тимотеусом Вермюленом и Робином ван ден Аккером. В 2010 году они опубликовали своеобразный манифест «Заметки о метамодернизме», в котором постарались доказать, что в новой культуре произошел поворот от цинизма и иронии к искренности и романтике. Этот поворот свидетельствует о возникновении новой эпохи метамодерна. Автор статьи подвергает данный тезис критической оценке и приходит к выводу, что с содержательной точки зрения концепция метамодерна практически не выдерживает критики, а сам манифест остается в лучшем случае декларацией. Вместе с тем это не означает, что «метамодернисты» интуитивно не нащупали ключевых, но пока еще не вполне очевидных культурных и социальных тенденций. В конце 2017 года вышел сборник статей под редакцией Вермюлена и ван ден Аккера. Несмотря на то что сами авторы концепции почти не предложили ничего нового и никак не развили свои идеи, вместо них метамодернистский импульс подхватывают и дорабатывают теоретически иные исследователи и мыслители, делая это более качественно. Так, в проект метамодерна вливаются ученые, более искушенные в теории и эмпирических исследованиях, благодаря чему метамодернизм обретает новую жизнь и доказывает право на свое существование.

Редакционная статья.

В периоды 2008–2009 и 2013–2016 годов мировая экономика пережила две волны сильнейшего кризиса в истории. Эти волны были списаны на ошибки финансистов и регуляторов или объяснялись обычным перепроизводством (кризис в рамках «десятилетнего» цикла). Но современный кризис является частью более сложной цикличности капитализма. Он входит в число больших кризисов, начинающих и завершающих длинные волны развития капитализма. Эти кризисы берут свое начало с 1770-х годов. Николай Кондратьев предположил, что цикл (повышательная и понижательная волны) начинается с крупного кризиса в экономике. В реальности такие кризисы приходятся на стыки волн. Автор статьи обращает внимание, что такие кризисы образуют в рамках промышленного капитализма определенную большую цикличность. Они изменяют условия роста мировой и национальной экономик, обеспечивают развитие новых отраслей или расширение мирового рынка. Эти кризисы носят изменяющую функцию в процессе, в силу своей глубины растянутые не на месяцы, а на годы, тогда как обычные торгово-промышленные кризисы редко достигают сопоставимой остроты и продолжительности. Таким образом, существуют два вида кризисов — большие и обычные. Наряду с ними существуют хозяйственные кризисы, сменяющие формационные эпохи. Такие кризисы имели место в III и XIV веках. В статье предпринимается попытка рассмотреть с точки зрения кризисов всю историю рыночных систем, включая торговый и промышленный капитализм. Особое внимание уделено современному глобальному экономическому кризису, вызвавшим его и порожденным им противоречиям. Автор также указывает условия преодоления последнего и намечает перспективы нового экономического подъема.

Статья посвящена критическому анализу популярной концепции социального партнерства. Автор рассматривает социальное партнерство как один из способов продвижения социально-групповых интересов, получивший распространение и доказавший эффективность в определенных исторических и политических условиях. Однако текущее состояние модели социального партнерства диагностируется как кризисное, так как она более не служит эффективным инструментом отстаивания интересов рабочего класса и беднейшей части общества. В работе отмечены ключевые внутренние противоречия парадигмы социального партнерства, которые определяют ее кризис и требуют переосмысления данной концепции с точки зрения научного анализа и государственного управления. Важной мыслью автора является то, что концепция социального партнерства в современном мире, особенно в России, является фикцией. Предпосылками социального партнерства в XIX–XX веках стало появление феномена массового, влиятельного и радикального социального движения рабочего класса. Это заставило значительную часть правящего класса идти на уступки. Социальное партнерство стало формой смягчения социальной борьбы. Это не снятие противоречий, но перенос их в другой формат. Стагнация профсоюзного движения в странах первого мира и кризис традиционной социал-демократии создали новую реальность. Сила одной из сторон социального партнерства значительно уменьшалась. Правящий класс начал глобальное наступление на социальные и трудовые права населения. В этих условиях социальное партнерство потеряло смысловое содержание. Институты социального партнерства показали бессилие перед отстаиванием прав граждан на пенсию, медицинскую помощь, доступное образование, достойную заработную плату, гарантированные рабочие места и защиту от бедности. Кризис концепции социального партнерства требует усиления жесткости и решительности социальных движений в борьбе за социальные и трудовые права населения.

Несмотря на все революционные ожидания, связанные с прекариатом, в дискурсе, посвященном ему, он объективно рассматривается не как потенциальный могильщик капитализма, но, скорей, как потенциальный спаситель либерально-демократического политического порядка. Поэтому прекариат следует рассматривать не как преемника промышленного пролетариата, а, скорее, как наследника «среднего класса». Отчасти он и является бывшим «средним классом», положение которого уже в 1990-е — начале 2000-х годов стало характеризоваться как уязвимое и неустойчивое. Прекариат — не революционный класс. Даже сочувствующие ему не описывают его как класс, способный организовать новый общественный порядок. Скорее, это «страдающий класс», жертва глобальных процессов, «множество», неоднородное сцепление страдающих (и конкурирующих между собой) меньшинств. По-видимому, правящей бюрократии буржуазных государств начиная с XX века в качестве опоры ее политического доминирования необходимо наличие массового стабилизирующего «сословия». Вначале его функцию выполнял «средний класс», но в будущем он уступит место прекариату. Соответственно, на идеологическую конструкцию «прекариат» возлагаются те же надежды, что ранее возлагались на конструкцию «средний класс». Прекариату адресуются и те же опасения, какие традиционно адресовались среднему классу: так же, как «средний класс» в некоторых случаях приводил к власти фашистов, прекариат может поддаться обещаниям современных правых радикалов. Однако, если базовые требования прекариата будут удовлетворены, он обещает стать новым, стабилизирующим либерально-демократические политические режимы сословием. При этом он будет еще более зависим от государства, чем предшествующий ему «средний класс». Идеологическое оформление политического участия этого сословия может быть как право-, так и левопопулистским. Но в любом случае в нем центральное место будут занимать апелляции к государственному вмешательству с целью предоставления политической ренты тем или иным группам прекаризирующегося населения.

В статье описывается система массового высшего образования с точки зрения политэкономических закономерностей. Автор ставит вопрос о зависимости социальных и экономических результатов системы образования от принципов ее организации. Выявляя экономический эффект образования, автор подчеркивает, что в определенных обстоятельствах сертификаты об образовании могут функционировать на рынке в качестве фиктивного капитала, увеличивая экономические шансы обладателей сертификатов, но не отражая реальное приращение образованности или профессионализма. Аналогия с фиктивным капиталом методологически оправдана, так как сертификат обусловливает приращение денежных средств, не создавая новой стоимости. Социальными последствиями формализации образования становится фальсификация его культурного содержания и значения. Формализация процесса образования и снижение роли образованности и знания в обществе приводят к тому, что культурный капитал, в создании которого образование участвует, также может быть фиктивным, обеспеченным сертификатом о квалификации, а не собственно высоким уровнем образованности. Автор описывает процесс формализации образования как бюрократическую атаку на автономность академической среды, независимость участников процесса образования. Для преодоления формализации образования и отражения бюрократической атаки на него необходимо создание условий и мотиваций для научного и личностного развития, вовлечение общества в формирование стандартов и конкретных критериев развития образования. В процессах, происходящих в современном образовании, автор усматривает признаки кризиса самого института и институциализации как принципа регулирования человеческой деятельности. Этот кризис сегодня проявляется не только многочисленными сбоями в работе системы образования, но и в кризисе его социальной значимости, шире — социальной значимости знания.

Статья посвящена феномену кризиса конфуцианского учения в истории старого и нового Китая, причинам этих кризисов, способности конфуцианства отвечать на требования времени, изменяться под влиянием политических, исторических и идеологических метаморфоз. Особое внимание уделено гибкости конфуцианской традиции, которая на протяжении многотысячелетней истории оставалась главным этическим учением для китайской интеллигенции и основным инструментом управления государством. Причины устойчивости конфуцианского учения объясняются через анализ ортодоксальных канонов, менявшихся в зависимости от кризисов, и роли комментаторов традиционных трактатов, которые во многом обогатили учение Конфуция, способствуя его гибкости перед лицом надвигающихся кризисов. В статье рассмотрены также стилистические изменения, проведенные неоконфуцианцами под руководством известного философа Чжу Си. Подобные изменения временно сделали конфуцианство более устойчивым к любым катаклизмам, но в конечном счете именно они сыграли решающую роль в фундаментальном кризисе учения. Не обходится стороной и художественная литература старого и нового Китая, обличающая все дефекты конфуцианской морали. Особенно подробно рассматривается критика конфуцианства в сатирической литературе, которая лучше всего обнаруживает все изъяны ортодоксии Конфуция. В заключение рассматривается роль конфуцианства в современном Китае, анализируется новый курс Си Цзиньпина с точки зрения обращения к традиционной китайской мысли, которой изобилуют его работы и выступления. На примере миниатюры китайской истории, изображенной в статье, объясняются причины устойчивости и гибкости конфуцианской мысли.

Дискуссия Бориса Караглицкого и Льва Данилкина о книге «Ленин. Пантократор солнечных пылинок».

Дискуссия Дмитрия Узланера и Алексея Апполонова о книге «Наука о религии и ее постмодернистские критики».

Дискуссия Никиты Сазонова и Александра Ветушинского о книге Василия Кузнецова «Единство мира в постнеклассической перспективе».

Дискуссия Скрипника Константина и Игоря Джохадзе о статье «Аналитическая философия сегодня: кризис идентичности».

Дискуссия Адама Туза и Эндерса Стефансона о томах 3 и 4 четырёхтомника Майкла Манна «Источники социальной власти».