В статье проводятся параллели между «антиискусством», которое использует техники реди-мейд, и философской практикой, по аналогии названной антифилософией. Чтобы определить и инициировать философскую практику реди-мейда, нужно продемонстрировать, что некоторые обыденные практики не ограничиваются рамками индивидуальных культурных идентичностей, и в этом смысле преодолевают любой культурный релятивизм. Этим доказывается возможность открыть универсальную, трансцендентную метаперспективу без преодоления своей естественной установки героическим актом философской метанойи. Антифилософ не выходит за пределы мира, чтобы занять метапозицию, — он ищет реальные, внутримирные практики, уже имеющие универсальное измерение, превосходящее частные точки зрения. Это может быть техника (Юнгер), война, ошибка и иллюзия, смех, слезы, опера (Вагнер), медиа (Маклюэн) и т. д. Философ интерпретирует здесь некоторую реальную практику как универсальную и тем самым философски релевантную.

Статья посвящена проблеме условий человеческого существования в творчестве Жан-Жака Руссо. В ней рассматриваются альтернативные формы человеческого существования в мысли Руссо на примере критики им гражданского общества модерна, идеи возвращения к классическому городу и естественному состоянию как альтернативам современности, а также идеалам счастливой семьи и образу жизни «одинокого мечтателя» как руссоистских альтернатив современности, реализуемых в рамках нее самой. Показано значение Руссо не только как социального критика Старого порядка и гражданского общества модерна, но и как мыслителя «первой величины», чьи воззрения на взаимоотношения человека, общества и природы продолжают оставаться непревзойденным образцом анализа положения человека в современном мире.

Статья посвящена анализу различных теорий о происхождении общества, изложенных Жан-Жаком Руссо во «Втором рассуждении» и «Опыте о происхождении языка». Особое внимание уделяется роли, отведенной в протогенезе социальных связей речи (parole), которую Руссо называет «первым установлением общества». Также рассматривается широкий круг вопросов, связанный с влиянием его теоретического наследия на различные аспекты законодательной деятельности революционного правительства периода якобинской диктатуры. Главный акцент сделан на использовании руссоистских концептов при разработке новой политики языка. При этом выявляется ее непосредственная связь с такими магистральными темами Руссо, как учреждение новой системы воспитания и «прямой демократии».

В статье рассматриваются взгляды Ж.-Ж. Руссо на проблему женского и детского чтения, в частности рассмотрение им романа Д. Дефо «Робинзон Крузо» как «одной-единственной книги» из разряда художественной литературы, полезной и рекомендуемой для детского чтения. Именно интерпретация Руссо превратила приключенческий роман Дефо в роман для детского чтения и повлекла за собой целый ряд педагогических переделок истории про Робинзона. Сюжетная ситуация необитаемого острова, описанная у Дефо, рассматривается Руссо как обучающая игра, к которой — через чтение — следует приобщиться ребенку. Миметически-игровой, инструментальный способ обращения с романом, подробно описанный Руссо, оказывается прообразом того типа чтения массовой литературы, который будет характерен для культуры современности в целом.

В своей статье автор предпринимает критический анализ роли свидетельства в научном познании в эпоху Просвещения. Автор полагает, что некоторые научные проблемы можно лучше понять скорее с помощью истории, нежели логики. Свою гипотезу автор иллюстрирует на истории останков Руссо, их идентификации и определении причин смерти многочисленными экспертами и именитым учеными на протяжении многих десятилетий.

Автор статьи доказывает, что теория общественного договора отражает стремление Ж.-Ж. Руссо к преодолению истории, к крутому изменению вектора человеческого развития. История для Руссо связана с решительным распространением господства, то есть с утверждением частных интересов. Его выдающаяся оригинальность — в попытке мыслить политику, отказавшись от утверждаемой всей предшествующей историей схемы господства. Сила утопической проекции «общественного договора» выразилась в радикальном изменении взгляда на господство: оно уже не понималось как непременный «факт» или политическая норма истории, но, скорее, как тенденция к вырождению и состояние незаконности. Генеалогия господства, разработанная Руссо, представляет собой сопротивление финализму и исторической телеологии. Общество будущего — не следствие неумолимого прогресса, но возможный счастливый случай.

В XVIII веке появляется целый ряд политических трактатов, которые рассматривают создание единой Европы как основу новых наук об искусстве управления. Размышления об организации континента выстраиваются параллельно с осознанием необходимости установления мира между странами и утверждением личных прав, притом что большинство этих стран являются монархиями. Революция реализует эту утопию в ее высшей идейной форме через Декларацию мира, в ее практической форме — через проект муниципальной децентрализации континента. Европа революции обретает контуры, замещая Европу монархий. Разразившаяся в конце века война иначе ставит вопрос о разделе Европы между коалицией и республикой, монархиями и республиками-сестрами, а вскоре, неожиданным образом, между Севером и Югом, когда Средиземноморье становится для многих демократов местом будущих республиканских революций.

Ответ на: Алексей Апполонов. Второе пришествие мифа // Логос. № 2 (92). С.237-245.

Ответ на: Александр Огурцов. «Надо же думать, что понимать». О рецензии А. Апполонова // Логос. № 6 (96). С. 175-180.

Ответ на: Николай Плотников. Интеллектуальное пиратство профессора Поруса. Открытое письмо // Логос. № 4 (88). С.306-307.